ВИКТОРИЯ СМАГИНА
Лауреат ряда литературных, в том числе международных конкурсов, среди которых: «Пятая стихия» имени Игоря Царёва (2018), «Русский Гофман 2019», «8-й открытый Чемпионат Балтии по русской поэзии-2019», «45-й калибр» имени Георгия Яропольского (2019); победитель пятого международного поэтического турнира имени Игоря Царёва «Птица-2017», победитель в номинации «Поэзия» Международного литературного конкурса «Петроглиф-2018», гран-при I международной поэтической премии «Фонарь-2019». Автор книги стихов «Человеки входят в реки» (2019). Публиковалась в журналах «Сибирские Афины», «Жеглов, Шарапов и К», «Графит», «Аврора», «Сетевая словесность», «Южное сияние», «Фабрика литературы», «Идель», «Грани», «Казань», «Перископ», в сетевом альманахе «45-я параллель», на литературном портале «Белый мамонт», в коллективных поэтических сборниках. Живёт в городе Томск.
Потом
между сломанных словечек
с закавыченным хвостом
ходит чёрный человечек
вопрошает что потом
чтопотомлен
гекатомблен
переломлен
утомлён
вырвем ёлки с корнем-комлем
выжжем синий-синий лён
голубые вертолёты
разобьём на вираже
пролетательным пилотам
не икарится уже
не божится клитемнестрам
не саврасится грачам
надин маленький оркестрик
любу ищет по ночам
волга-волга мать ли фильм ли
сколько спичей утекло
по обочинам итиля
всё княжнами поросло
посмотри какие цацы
крона к кроне шелестят
генетических мутаций
антистеньковый отряд
вздрогнут стеньки встав у стенки
у волчков голодный год
и венки плывут по венкам
в небо божеских невзгод
вот подснежники от тани
от марыси васильки
под прикрытием литаний
порох держится сухим
в знаньях многия печали
плачут жрец игрец кузнец
как же как же мы проспали
наступающий вездец
гарью пахнет мёртвый ветер
кровью слово-воробей
да отстань ты человечек
от заслуженных зомбей
Травяная сыть
доктор доктор я мертва
у меня внутри слова
раньше были
пели жили
а теперь не лес дрова
прогоревшие до пепла
доктор доктор я ослепла
ночь в ночи
на калачи
после евиного эппла
змей приходит в тишине
говорит мне обо мне
ядовита
longa vita
занесённая извне
я не слушаю не слышу
мне бы вишен или вишну
звона стона
овертона
что окно прорубит в крыше
доктор доктор тварья твердь
жизнь уходит прямо в смерть
с неба в травяную сыть
косу точат
мне косить
Две тени
любимый мой, прости меня, прости
за то, что я давно не травести
с походкой лёгкой и наивным взглядом.
за то, что век наш разведён и слит,
и слово «нет» межрёберно болит,
и чай спитой горчит домашним ядом.
прости за сны, в которых я не снюсь,
раздельных дней привязчивую грусть,
бредовый снег на первоцветах мая.
за то, что «мы» — нежданная беда,
согласный звук, дурное навсегда.
по кругу водит нас судьба хромая.
и мы кружим, две тени из ларца,
над нами — лунный заяц и мицар,
пульсарный звон, горячие плеяды.
и где-то там, на тонкой кромке сна,
в твоё плечо уткнётся тишина
и голосом моим шепнёт: «я рядом»…
Птица
читаю книгу, говорю с котом.
мне никуда не надо торопиться.
вот яблоня сегодняшним листом
приветствует гастроль залётной птицы.
май зажигает рыжие жарки,
разбрасывает по зелёной миле.
смотри на сад и свет из-под руки,
припоминай «любили-не любили».
что вспомнится? две строчки умных книг?
цветок увядший на пустой странице?
контрольный вздох? почти по мунку крик?
рассвет.
закат.
и трели хрупкой птицы…
О дне
моих историй красная строка
затеряна на дне бумажных фьордов.
бредёт по дну лже-горьковский лука,
бормочет миф о человеке гордом.
ломай шута перед царём глубин
классического ктулхового эго.
кому ты царь, когда как перст один,
лежишь на стопке водки пайкой хлеба.
стучат костяшки в смертном домино,
где пусто-пусто правит бал болезный.
ну, у луки хоть базовое дно,
а у тебя в настройках — тьма и бездна…
Не музыка
что-то о музыке?
здравствуй, рояль в кустах.
клавиши стонут от проливных дождей.
фильм чёрно-белый про улетевших птах.
пауза длится.
мы просолились ей.
мы поселились в паузе.
нота «до» —
дырка на скатерти, пепел от сигарет,
прочерк на зеркале (кто там совсем седой?).
не доиграли даже до ноты «ре».
переходи на пьяно, коль фарта нет.
жизнь в стиле prestо взрывчата, не длинна.
пальцы устали.
публика гасит свет.
ты мне не музыка, я тебе — тишина.
Чудище
слышу, как небо взрыкивает в темноте
облачным чудищем — обло, стозевно, лаяй.
лапами трогает крыши на высоте.
техника троганья старше загадок майя,
каменной статики высохших пирамид
и петроглифики дикого енисея.
небо живое расцветки ночной пирит,
неприручённое, смотрит зрачком осенним.
что-то шепчу ему в рифму, дышу не в такт
и распускаю ловчую сеть созвездий.
быть пенелопой проклятых неИтак
очень почётно, больно и бесполезно.
след одиссеев выболел буквой «ять»
из алфавита, вот уж как эпос с гаком.
чудо-чудовище, дай мне тебя обнять,
дай мне зарыться в шерсть твою и заплакать.
Поговори
поговори со мной, поговори
на книжном, на скрипичном, на вороньем,
о том, как догорают сентябри
и белый пепел сыплется в ладони,
засеивает твердь и облака.
очерчен круг ночным фонарным мелом,
в нём снеговик с личиной простака
стоит, как феникс, в пепле белом-белом.
Разные
ходят разные по кругу,
носят разные в себе
хали-гали, кали-югу,
копи капищ, цоб-цобе,
харе кришна, хари страха,
бульбулятор, иго дня,
призрак шапки мономаха,
поступь бледного коня.
смотрят мимо или косо,
в пену быта, глубь себя,
риторичностью вопросов
мантры эго теребя.
утопают в утопизме,
эскапизме, измы для,
разрушают чьи-то жизни,
походя, за три рубля.
плесневеют, выгорают,
бьют баклуши, груши, лбы,
перешагивая прану,
пилят рощи на гробы.
крестик-нолик,
перекрестье,
мушка-целик,
выдох-вдох.
бестиарий жаждет бестий.
тра-та-та.
трах-тиби-дох.
полиграфычи и рэбы
топят разных как котят.
ходят авели по небу
и на землю не хотят.
Сайры
о чём бы нам поговорить
о королях капусте канте
о мойре-сайре
режет нить
и let it be поёт бельканто
а воланд смотрит на часы
которых мы не наблюдали
две сайры в банке
прайвеси
разложенная на детали
за часом час за годом год
мы бьёмся в жесть и дышим жестью
и попадаем мимо нот
на жизнь в мишенном перекрестье
консервный нож луны горит
и проявляются в обвалке
мастеровитость маргарит
и борментальность абырвалга
Мы переходим
мы переходим в статус «не в сети»,
побитые житейской молью дурни —
сто первый ряд в потоке буратин,
не разрисован, чересчур ошкурен.
скрипят суставы, курточка красна
для соло на миру — смеёмся-машем.
нас делали в иные времена,
где карло бородат и вас-ист-дашен,
где вдохновенен маленький горнист,
крепка веслом и телом гипсодева,
и солнца карандашный круг лучист,
и вздесущ четырёхлистный клевер.
типичные герои устарелл
бормочем роли под стакан фетяски,
пока не обведёт посмертный мел.
и рухнет в пыль ключей-штамповок связка.