НИКОЛАЙ БЕРЕЗОВСКИЙ
Николай Васильевич родился в 1951 году на Сахалине в семье военного медика. Работал грузчиком, буровым рабочим в геологоразведке, слесарем на заводе, редактором на телевидении, корреспондентом в газетах. Высшее образование получил на отделении прозы Литературного института имени А. М. Горького. Автор восьми прозаических, поэтических и публицистических книг, изданных в Москве и в Сибири; многочисленных публикаций в «Литературной газете», еженедельнике «Литературная Россия», в журналах «Юность», «Октябрь», «Слово», «NAGYVILÁG» (Венгрия), «Советский воин», «Север», «Литературный меридиан» и многих других. Член Союза писателей и Союза журналистов России.
Живёт в Омске.
Мой сосед по лестничной площадке из квартиры напротив служит в милиции. Я узнал об этом только через полгода после новоселья, когда увидел его в милицейской форме с капитанскими погонами. Дружбы-то особой мы не водили и не водим ни до, ни после этого моего открытия, просто встречаемся порой на лестнице у окошка с видом на улицу, куда нас выгоняют жёны, чтобы не курили в квартирах. Вытянем из-за батареи консервную банку, приспособленную под пепельницу, поставим на подоконник и дымим, переговариваясь обо всём и ни о чём. Время нынче тревожное и осторожное, не всем и с близким человеком поделишься, поэтому и беседуем на разные отвлечённые темы, не залезая друг другу в душу.
— Следователь? — не удержался, однако, я на первом же совместном перекуре после того, как увидел соседа в форме.
— Сыщик, — коротко ответил он.
— Уголовный розыск, значит?
— Ну, — кивнул он, затягиваясь дымом и глядя в окно.
За окном, несмотря на вечер, было по-весеннему светло и тепло. В недалёкой рощице потемнел и просел снег. А дом наш на самой дальней окраине города. Совсем недавно здесь шумел лес.
— Интересно, — сказал я, чтобы не курить молча и как-то разговорить соседа, — рощица осталась, а подснежники появятся ли? Ведь их пора скоро…
— Появятся! — резко сказал капитан.
— Что? — не понял я.
— Как другие цветы, не знаю, а вот подснежники будут точно, — пояснил он с какой-то странной интонацией в голосе — то ли брезгливо, то ли печально, то ли обречённо. И, уловив, видно, моё недоумение, добавил: — Я о подснежниках, которые никогда не вытоптать, говорю, а не про цветочки…
— Разве такие бывают? — совсем запутался я.
— Бывают, — усмехнулся капитан и, загасив в банке окурок, закурил новую сигарету. — Ты что, не от мира сего? — прищурил он глаза. — Не знаешь, какие ещё бывают подснежники? — выделил он слово.
Я пожал плечами, действительно не догадываясь, какими они ещё бывают, кроме известных мне. Если подснежники чем и разнятся иногда, так расцветкой лепестков. Есть белые, есть голубенькие, есть жёлтые, как пенка на топлёном молоке…
А есть, как мы с тобой, только не живые, — словно подслушал мои мысли капитан. — Я потому в милицию десять лет назад пришёл, что наткнулся на такой «подснежник», — тихо продолжал он, опять глядя в окно. — С девушкой моей Аллой, теперь женой, мы тогда, чуть позже сегодняшней поры, в лес поехали как раз за подснежниками. Сначала автобусом, а после, от диспетчерской автобусной за городом, на лыжи встали. Здесь тогда лес был, — показал он на рощицу за окном. — Апрель выдался тёплый, но снежный. На пригорках, правда, наст вытаял, но вокруг и в низинах только на лыжах и пройдёшь. Идём, высматриваем, где солнце снег подтопило: не проглянет ли, как в газетах пишут, — скосил он на меня, газетчика, глаз, — первый вестник весны. Потом Алла вперёд убежала. Ну, мало ли зачем, по какой надобности… А через минуту-другую, скрывшись за пригорком, так закричала, что у меня и теперь, как вспомню тот её крик, уши закладывает, — почему-то виновато признался капитан, не замечая, что его сигарета погасла.
Я зажёг спичку, он прикурил, тыкаясь сигаретой в слабый огонёк, как слепой.
— Я даже лыжину сломал, на крик бросившись, — затянувшись, продолжал он. — Но Алла была жива и невредима. Только побелела вся. От страха. Я и сам, увидев, испугался…
Сосед загасил сигарету, но другой из пачки, лежавшей на подоконнике, не достал, сунул «Яву» в карман.
— Ладно, — сказал он, — накурился. Бросить бы надо, да как в такой жизни бросишь?
Я уже догадался, что увидели Алла и мой будущий сосед, но всё-таки спросил:
— Труп?
— Подснежник», — поморщившись, поправил меня капитан. — Девушкой оказался. Такой же по возрасту, как моя Алла, — неохотно, но всё же дополнил он свой рассказ. И двинулся к лестнице.
А как вы после этого в милицию пришли служить? — невежливо спросил я его почти в спину, не ожидая, честно говоря, ответа. Бывает такое — вроде как чёрт за язык дёрнет. Неловко, а спросишь, потому, наверное, и на «вы» перешёл.
Но он всё же ответил, приостановившись:
— Обыкновенно. Я тогда только пединститут заканчивал. Диплом писал по лютикам-цветочкам. А после такого «подснежника», как в армию на действительную призвали, попросился в военкомате в милицейские части. Направили во внутренние войска. А как дембельнулся — не в школу же преподавателем идти?.. У меня всё тот труп из головы не выходил. Совсем молоденькая девчонка, и я на её месте вроде как Аллу свою тогда увидел…А, давай ещё по одной выкурим! — махнул он рукой.
О подснежниках мы больше не говорили.
Ни о настоящих, ни о других, вытаивающих из-под снега вёснами.
И не говорим.
И не смотрим в окно на рощицу, когда курим вместе.