РУСЛАНА ЛЯШЕВА
(1943–2022)
Руслана Петровна родилась в г. Петропавловске (Казахстан) в 1943 году. Окончила факультет журналистики МГУ и аспирантуру Литературного института. Автор книг «Без лапши», «Актуальность старого», «Достоевский и Сартр», «Точка бифуркации», «Кентавр на берегу вселенной» и др. Активно выступает с критическими исследованиями в центральной периодике. Кандидат филологических наук. Член редколлегии сетевого литературного журнала «Бюро Постышева».
Биолог Таня
Мастер спорта и биологиня Татьяна знакома с природой накоротке; немудрено, что даже с велосипеда она успевает разглядеть больше остальных, только на скорости не больно поговоришь, и все её открытия пропадают втуне, зато на остановках она навёрстывает упущенное.
Первая ночёвка прошла под открытым небом на берегу Новотверецкого канала, под Вышним Волочком. Костёр, палатки, долгий закат и крепкий сон. Утром биологиня проснулась раньше всех и первой обнаружила степь. Она тянулась на том берегу канала, туман выстелил её белыми полотнищами, в прогалинах между ними виднелись стога свежескошенного сена. Ветерок качнул полотнища, и стога вдруг поплыли медленно и чинно, как в безмолвном хороводе. Татьяна пробежала вдоль палаток и отбросила полог над входом каждой: «Смотрите, смотрите! — закричала она. — Стога поплыли!..» Продрали мы зенки, пялимся в степь: и впрямь, плывут, как парусные ладьи на море, а тишина — потрясающая: вселенная ещё не проснулась. И усталости после первой сотни километров — во чудо! — никакой; наоборот, в теле — лёгкость, в душе — умиротворённость. Правда, для Татьяны понятия «тишина» не существует. Возле воды, долдонила она вечером, поёт не хор птиц, а камышовка напоминает о себе разными голосами. И теперь биологиня развеяла иллюзии профанов насчёт тишины в природе. «Слышите, слышите, — зашептала Татьяна, — круглые, как колесо, рулады? Это пёстрый дятел». Все высыпали из палаток и покрутили головами, прислушиваясь: в самом деле, долбит трудяга спозаранок.
Так и повелось потом: запищит или затрещит что-нибудь — Татьяна тут как тут, просветит «дремучих» юристов и психологов о повадках пернатых, о вальдшнепах, о тяге и прочих премудростях тварей. Болота — увлекла она всю команду своими пристрастиями, — это целый мир, густо населённый птицами.
Я слушала подругу в оба уха, но была себе на уме, потому что дорога открывалась мне совсем иначе. Изо дня в день стелется она под колёса велосипеда — близкая и шершавая, как ладонь хорошо потрудившегося человека. А иногда начинает казаться, что не едешь, а бежишь по ней босыми ногами, ну, точь-в-точь, как советовал Виктор Шкловский, и обочь дороги мелькают русские названия деревень: Миронушкино, Литвиново, Ездрово, Домославль, Лихославль…
Всплывает в памяти речение Ярослава Мудрого: «Кому переславль, а мне гореславль!»
За Торжком потянулись северные избы на высоком подклете, хорошо знакомые по страницам школьного учебника истории. Будто история ожила, я уже — не велосипедистка, а скороход, пробегающий через селения Древней Руси. Такое ощущение усиливают запахи скошенной травы, сохнущей на откосах дороги, и крики белобрысых мальчишек, припускающих с нами наперегонки, а по вечерам — мычание коров и блеяние овец.
В Новгороде, когда мы до него докатились, я испытала возле суровых и нежных стен Софии совсем не те чувства, что во время короткой зимней экскурсии, — теперь я словно приплелась к вечной Софии из летних полей. Наверное, богомольцы, припадая к святыне, тоже приносили с собой ароматы созревающих хлебов и цветущего льна.
Философ Володя
Местом ночёвки перед Петербургом стал берег речушки Полисть. Уже под Новгородом исчезли прекрасные смешанные леса; здесь, сворачивая с асфальта на просёлок, мы угодили в кустарник и болотину и даже не подозревали, на какие испытания себя обрекаем. Комары — куда до них хлипким московским! — тучами ринулись на нас; напророчила Татьяна: болота густо населены. Разжигать костёр и варить пищу в такой экстремальной обстановке под силу лишь незаурядному человеку, им оказался Гена. Послужной список повара совсем короткий: кандидат в мастера спорта и кандидат в аспирантуру юридического факультета.
Как и свойственно сильным, Гена всё делает без сутолоки и крика, даже когда варит кашу с тушёнкой и комарами. Правда, пшёнка получилась жидковатой, что дало повод воюющим с комарьём выразить повару неудовольствие. Но юрист Гена, выбрасывая ложкой «мясной» приварок, авторитетно разъяснил кулинарные тонкости: «Надо знать национальные русские блюда — кулеш и тюрю. Это — кулеш! Моя мама его часто варит». Мне претензии кулинара на изыск не показались бахвальством, кулеш незамысловатой простотой в самый раз соответствовал кочевому меню, к тому же после восторгов перед Новгородской Софией непритязательная пища как-то заземляла и утишала возвышенный настрой, тем самым навсегда закрепляя его в памяти. Установившееся равновесие души было очень кстати перед въездом в Петербург.
Знакомство с Северной Пальмирой благоприятствовало восхождению звезды психолога Володи. Всю дорогу он оставался как-то неприметен, вдруг мы обнаружили, что он обладает не только девятнадцатью годами и самостоятельным характером, но даже собственной философией. Его премудрость выражалась, как у Шопенгауэра, в афоризмах.
Мы въехали в город спозаранок и, ничтоже сумняшеся, прокрутили педалями по Невскому, что, как объяснили нам, вообще-то запрещено, но благодаря тому, что гостям многое прощается, позволило нам сократить путь и благополучно добраться до университета. От него через Морской проспект можно было двигаться своим ходом (на велосипедах) к Финскому заливу, в гостиницу стадиона имени Кирова. Наконец возле отеля мы спешились, завершив 750‑километровый путь между двумя российскими столицами.
После загородной трассы и тихого утреннего Невского проспекта нас оглушило обилие звуков. Я, не имея сил резко переключиться на новый ритм, попросила ребят: «Давайте без суеты?!» В ответ тоненький тенорок Володи вразумил: «А суета и есть жизнь!» Проснулся философ и, оттеснив биолога, занялся нашим просвещением.
Надо признаться, его афоризмы возымели действие и тоже подвигли нас к мудрствованию. Возле Александрийского столпа, где в толпе туристов не умолкает щёлканье фотоаппаратов, изречение о том, что фотография — это обычная жизнь, лишь показанная красиво, вызвал в нашей велосипедной среде нешуточную дискуссию. Володе этого мало. Он продолжает оттачивать на нас свои афоризмы, шлифуя их лапидарный слог: «Пётр не просто — самодержец. Он славно поработал на славу Государства Российского». Или такое изъяснение (хоть заноси на скрижали учебника психологии): «Истинный родитель, глядя на памятник Крылову, поймёт, как надо воспитывать потомство».
Что оставалось делать «тёмным» велосипедистам, только безропотно терпеть его «максимы»; впрочем, Эрмитаж доказал, что говорение для Володи не было самоутверждением практикующего психолога. Под сводами Зимнего дворца мы растеклись по бесчисленным залам: кто-то устремился к французам, кто-то бросился к нидерландцам; вкусы у всех оказались примерно одинаковыми — среднекультурными и обычными, лишь Володя не преминул удивить индивидуальным выбором: античные и средневековые ремёсла. Острословам пришлось прикусить язычок, признав, что он прилично во всём этом разбирается. Об изготовлении венецианского стекла (выдавливают узоры, потом прокладывают нить) Володя мог бы говорить так же долго, как Таня о болотных птичках, если бы у слушателей хватило терпения и времени.
Времени у нас, как у взаправдашних туристов, было в обрез, но всё же мы обследовали до последнего закутка Петропавловскую крепость, побывали в Петергофе, исходили вдоль и поперёк центр Петербурга. Аппетит, как известно, приходит во время еды; на «десерт» захотелось познакомиться с современным Петербургом — понять город той эпохи, в которой мы прокатились на велосипедах по знаменитому Невскому проспекту. Как бы увидеть город таким, каким его ощущают сами петербуржцы. Пожить бы здесь подольше, как в обычном населённом пункте! Какое там! Искупаться в Неве под стенами Петропавловской крепости? Холодновато, не тянет! На худой конец, можно просто сходить в театр или в кино! Остановились на простейшем. В «Молодёжном» шёл фильм «Три дня Виктора Чернышова». Расселись мы рядком — плечо к плечу — в петербургском кинотеатре и, как все петербуржцы, смотрели фильм о московском парне, о Москве, узнавали новый Арбат, кафе «Лиру», переулки и проезды первопрестольной. Мы вообще-то не были коренными москвичами, приехали в университет из городов и весей, но за годы учёбы так освоились в столице, что знали наперечёт её улочки и закоулки. И вдруг захотелось в «родную» Москву из Петербурга, в котором мы гостили — ажнова! — пятый день…
Двинулись в обратный путь, тем же макаром, то есть на велосипедах.
Перед въездом в столицу тренер, довольный, изрёк, что велопробег удался: команда сдружилась, а дождливые дни закалили ребят. Водитель оглянулся на него и шутливо добавил: «Победила дружба». Через несколько часов мы обогнули главное здание МГУ и вкатились во двор спортивного манежа университета.
— А липа-то без нас отцвела!
— И рябинка покраснела…
* * *
Кто бы мог подумать тогда, растерянно гляжу я на «Гнедка», сиротливо притулившегося на балконе, что дружная команда велосипедистов разлетится по стране (и миру) и расколется на сторонников демократов и левой оппозиции. Забыты болотные птички и походный кулеш с «мясной» приправой. И уже другие воспоминания всплывают в памяти: как в разгар балканского кризиса и натовских бомбёжек Югославии демократы и патриоты сцепились в «клинче» — лоб в лоб, одни тянули к парламентской республике, другие отстаивали приоритет президентской администрации. Клевета и компромат терзали общество, как эпидемия неодолимого гриппа. Теперь страсти не по Матфею, а по власти поутихли — «устаканились», — но не исчерпались. Не похожа ли нынешняя стабилизация на айсберг в океане: только макушка торчит над водой, в глубине которой скрывается громада не решённых окончательно проблем. Что же ещё будет?.. Всё равно, упрямо качаю я головой, в степи по-над Вышним Волочком в утреннем тумане всё так же «плывут» свежескошенные стога. Течение рано или поздно захватит наши души и снесёт сор разборок в сторону. Родная природа напомнит, что нет над нами власти сильнее, чем она.