АСЯ АНИСТРАТЕНКО
Родилась в Иркутске, выросла в Новосибирске.
Закончила факультет иностранных языков Новосибирского государственного педагогического университета. Жила и работала в Петербурге, сейчас живет в Москве.
Автор и исполнитель песен. В 90-е годы была лауреатом нескольких сибирских и петербургских фестивалей авторской песни.
С 2001 по 2002 годы была редактором и главным редактором портала Стихи.ру.
Составитель одного из первых сборников сетевой поэзии «Тринадцать». Публиковалась в различных журналах и газетах.
В 2005-м году выпустила первую книгу «Приближение к теме» (издательство Александра Житинского «Геликон Плюс»), в 2013-м — второй сборник «Презеленый и синий» (Минск, «Более другое издательство»). В 2018-м вышел третий сборник «Второй свет».
стоп-кадр
самой длинной дорогой и самой короткой строкой
обойти этот март растянуть его здесь и сейчас
как негромкую ноту хранить равновесный покой
наших старых фонтанных пустых и заснеженных чаш
что есть сил и отсутствия сил ничего не менять
до тех пор пока сами не вскроются тонкие льды
до тех пор пока ты не узнаешь себя наклонясь
над стихом как над зеркалом солнечной талой воды
* * *
когда тебе двадцать, и мир существует затем,
чтоб мучить тебя, формовать, и то негде, то не с кем,
когда у тебя больше слов, чем осмысленных тем, —
да, в общем-то, тема одна, остальное довески,
короче, когда тебе двадцать, и спишь на гвоздях,
уходишь до завтрака, плачешь в потоках дождя, —
какую ты музыку пишешь в чужом гараже.
такая нигде никогда не случится уже.
потом, в свои сорок, поморщишься: «что за старье»,
но новые двадцать найдут и полюбят её.
* * *
получилось, что этой зимы не вышло, —
только холод.
не случился румяный, морозный, лыжный
труд и хохот,
ни прозрачного льда, ни ажурных сказок,
старых — внове.
будто дома сидишь и за всё наказан,
и виновен.
только март сдает свои бастионы
в грязной соли.
только снег идёт по ночам бессонный,
невесомый,
будто хочет набело переправить
перед летом
всё, что год оставил между мирами, —
был и нету.
* * *
she sells seashells and the time is still
на шоссе саша сушками накрошила
унесу ли лето в солёной горсти
увезу ли на попутной машине
где асфальт нагрет и где до сих пор
собирается публика у сельпо
чьи-то козы бродят в придорожной траве
и море слева шумит во всей голове
выдувает горе тоску вину
никогда не бросает меня одну
будто я когда-то давным-давно
on the seashore купила раковину
* * *
говоришь сам себе, что прошла зима,
пережил то, что смог; что не смог, — оставил
так, как есть; не сошёл до конца с ума,
закалился в процессе не хуже стали,
вышел в мир, осмотрелся, раскрыл ладонь —
подкормить голубей у седой скамейки,
рассказал им, что свил сам с собой гнездо
там, внутри, где прописан до самой смерти,
рассказал им, что видел плохие сны,
что на кухне пригрелся у батареи,
но зимы не растопишь ничем земным,
а земное в тебе, говоришь, стареет…
рассказал бы еще, но в ушах свистит,
и карман обмелел, и ладонь пустая…
иногда для того, чтобы всех простить,
одного воскресения не хватает.
* * *
Большая река утешает водой.
Она отражает бока поездов,
Железные фермы, опоры, дома
И город, в который приходит зима.
Зима наступает, воюй — не воюй.
Река убегает на северо-юг,
Река понимает дорогу свою.
И я понимаю. И я остаюсь.
* * *
кто-то должен все время смотреть на свет
повторяя упрямо что смерти нет
потому что в действительности у тьмы
нет другого оружия только мы
* * *
У сороки-вороны дел — непочатый край,
За пятью сорочатами мой, стирай, прибирай,
Снова кашу вари, да крайнего выбирай,
Одному не давай, не давай ему почему-то.
У сороки-вороны — стресс, маета, беда,
Каждый раз считает с другой стороны гнезда,
И поэтому живы все пятеро, но всегда
Одному не достанется каши. Сороке мутно,
Улетел ее ворон в поход за живой водой,
А сорока сиди, кашеварь, согревай гнездо,
Да гадай, под какой нынче суженый там звездой,
Где он спит, что он ест, кто подруга ему в дороге.
Для того же, мечтает сорока, большой передел,
Чтобы он по-другому ходил, на других глядел,
Чтобы стал как орел, отражаясь в живой воде,
А горшочек все варит, и спит сорочьё до срока.
Возвращается утром, и точно такой, как был.
Иногда он приносит коренья, траву, грибы,
А воды, говорит, не нашел пока, не добыл,
Завтра снова пойду. Полечу, то есть. Это значит,
У сороки-вороны истерика — как всегда,
Будет ночь холодна, будет время течь, как вода,
Будет каша вариться, но, сколько ее ни дай,
Одному не хватает. И деточка плачет, плачет.