ВИКТОР БОГДАНОВ
Поэт, прозаик, эссеист, публицист, критик, редактор. Родился в Омске в 1972 году. Пишет и печатается с 1988 года. Публиковался во многих литературных газетах, журналах, альманахах и антологиях России. Участник, дипломант, лауреат, член. Живёт в Омске.
Стихотворения, не вошедшие в сборник «Несколько моих душ»
Промежуточный этаж
Застрянет лифт. Мяукнет кот на крыше.
На промежуточном я выйду этаже.
Там ты живёшь. Совсем одна. А выше —
твой город, что рождён в твоей душе.
Кому из нас тропа к нему знакома?
Попав на промежуточный этаж,
я вспоминаю: уходя из дома,
клади в карман двуострый карандаш.
Он нарисует дверь к просторам ясным
и отомкнёт витым ключом металл,
и холод мира заштрихует красным.
Я взял его. Иди ко мне. Я взял.
Откроем двери и войдём с тобою
в уставший от безлюдья город тот.
И станет над случайною судьбою
мурлыкать и урчать наш чёрный кот.
Я полетел в Австралию с тобой…
Я полетел в Австралию с тобой.
Мы на Луне под утро «приземлились».
И наши души в вечность покатились
чужою беспредельною судьбой…
Я полетел в Австралию с тобой.
Наш самолёт упал куда-то в небо.
И не было ни зрелища, ни хлеба.
Ни слов о жизни — светлой и слепой…
Рубиновый дождь
Рубиновый дождь идёт.
А солнце сияло, как
сияет молчанья лёд,
сияет глаголов лак
в стихе о любви к больным,
что любят любить любовь
(так много крови за ним,
что чуть ли не пошлость — кровь)…
Рубиновых капель соль
вгоняет пыль слов в гробы
романов. И множит боль,
растущую как грибы…
* * *
Любовь — не повод к одиночеству,
а приглашение к пророчеству
о твоей собственной планиде
на государственной планете.
В нашей комнате
В нашей комнате рыщет ветер, как вор.
В ней сломали дверь, набросали сор.
В нашей комнате вязнут во тьме углы.
Света в ней нету. И нет метлы.
В нашей комнате пусто. В ней нет стола,
нет шкафов, дивана. И нет тепла.
В нашей комнате пыль, дух разврата, грязь.
И любая мразь — в ней жилец и князь.
В нашей комнате мы с тобою стоим.
И над нами — небо, а в нас — лишь дым.
* * *
Каждый день ты меня забываешь так,
что я уже стёрт и лёгок, как тот пятак,
что бросают «на счастье» (в воде оно, что ли?) в воду.
Мужчина, как платье, у женщины входит в моду.
И выходит, едва завершён сезон
(тем верней, чем сложней фасон).
Забывай, забывай! Незаметно. Смеясь. Уныло.
Как забудешь других. И себя. Да и всё, что было.
Но на дне сундука и в фонтане под слоем тины
я пребуду холстом для забытой тобой картины.
Не сочти же данность за красный слог:
что стирают жёны — напишет Бог.
* * *
Потому что позорно безбожникам в рифму глаголить,
потому что заклясть — это хуже, чем цепью неволить,
потому что «умны» и погрязли меж разных примеров,
потому что для слов нет у нынешней фени размеров,
потому что сквозит в наших душах, как в той преисподней,
потому что другой — это только вчера и сегодня,
потому что назавтра никогда не приходит всегда —
мы живём без следа.
* * *
Приготовься к тому, что тобою пополнят архивы
мелких служб и душонок и недра убогих контор,
что начертан твой путь по законам прямой перспективы,
что не ждёт тебя лавр и не ждёт перед лавром топор.
* * *
Вот оно — то, что будущим звали
утешники, мудрецы и прочие швали.
Вот оно (пьёшь его, пьёшь, но его всё больше) —
всё, что ты знал (только длится, к несчастью, дольше).
Вот оно. Вот. И анекдотик пресный —
не оно, а блуд ваш о нём словесный.
Посмертие
Люди ещё живут.
Люди ещё умирают.
И на небе
расстоянья меж ними
ещё больше,
чем на земле.
* * *
Уходя, любовь упирается, как телец на бойне.
Может, и сильнее смерти она,
но вот жизни — слабей.
Уходи, любовь. И все будут сыты,
все будут сыты…
К стихам
Лети и никогда не плачь,
мой мотылёк — мой стих крылатый.
В юдоли суетных удач
тебя не ждут любви палаты.
Мой мотылёк, лети на суд,
лети на голос наших мёртвых.
Там оправдают и спасут
в глаголах и в планиде твёрдых.
Лети, лети, мой мотылёк,
блестя нездешней бирюзою.
Твой путь высок. Твой край далёк.
Твой Бог — с тобою.