ВЛАДИМИР БЕРЯЗЕВ
Родился в городе Прокопьевске в 1959 году. Окончил Литературный институт им. Горького. Работал фининспектором, журналистом. С 1990 по 1997 гг. был директором издательства «Мангазея» и составителем одноименного литературного альманаха. С 1997 по март 2000 являлся председателем правления Новосибирской писательской организации. С 1998 по 2014 г.г. был директором и главным редактором журнала «Сибирские огни». Автор восьми поэтических сборников. Публиковался во многих журналах, альманахах и антологиях России: «Новый мир», «Наш современник», «Москва», «Северная Аврора», «Урал», «Сибирские огни», «Алтай», «Огни Кузбасса», «Дальний Восток», «Сибирь», «Рубеж» и других. В последние годы широко публикуется вне России: «Зарубежные записки», «Крещатик», Германия; «Новое русское слово», Нью-Йорк, 2004, «Би-би-си», передача Севы Новгородцева, 2004; «Немига», Минск, 2004 и 2005; «Дикое поле», Украина, 2005; «Простор» и журнал «Аманат» (Казахстан). Стихи Берязева входят в школьную хрестоматию «Шедевры русской поэзии второй половины XX-го века». Член русского ПЕН-центра. Живёт в Новосибирске.
* * *
Глухою ночью вьюга разгуляется,
Меня разбудит ставен перестук.
Былая боль проснётся и уляжется.
А сон нейдёт. И слышно за версту,
Как поезда на станции аукают,
Как сотрясает землю товарняк…
А сон нейдёт…
И горестной наукою
Встает за мною прошлое. И мрак,
И поздний стыд — томительно весомы.
Вон, вдоль степи, стальные провода
Поют о том, как жарко и бессонно
Горят в снегах большие города.
Мой век простой, ты на две трети убыл.
Я стал другим — и ладно, не беда.
Спасибо хоть за то, что надоумил
Понять, как беззащитна красота
Родной земли… и жаждет воплощенья
Глухая степь, бессвязностью дыша…
Но — встану.
В снеговом коловращенье,
Глотнув ночи, охолонёт душа.
Войду во вьюгу на крыльцо сквозное,
Зажгу фонарь, подворье озарю.
Меня обдаст шершавою вознёю
И колкостью, присущей январю.
Снег разбежится радостным мерцаньем,
Запляшет электрической пыльцой.
А слева тьма,
И справа,
И над нами —
Гудит гудом и дышит с хрипотцой,
Швыряет снег во двор из-за ограды,
Сметает с крыши, сверху шлет его…
Мне, кроме снега,
Ничего не надо
От зимней тьмы…
Не надо ни-че-го.
* * *
Я шагаю за белой стаей
По песку ползущих газет.
Клин гусиный летит в Патайю
Вслед за чувством грядущих бед.
Надрываются волны шумом
И валы в нахрапе идут.
Тучам реющим и угрюмым
Чайки тоже кричат беду.
Ветер рвёт края покрывала
Кем-то брошенного в песке…
Света мало и горя мало,
Дайте горя моей тоске!
По причала скрипучим плахам
Выйду в море, где свист и гром:
Пусть идёт всё, что было, прахом,
Всё, что будет, – горит огнём!..
* * *
Светлый излом запрокинутых рук,
Светлых волос восходящие струи,
Русый рассвет, оживляющий луг —
В это уверую, с этим умру я…
Там, где лежим голова к голове,
Где созревает роса по полянам,
В птичьем — космическом — молекулярном
Звоне плыву по туманной траве,
Зная — сиянья не застит быльё!
Вот и спасение,
Вот и свобода…
Вновь погружаюсь, не знающий брода,
В волнами ставшее тело твоё!..
* * *
Мне горше горя и греха
То воздаяние земное —
Что влагу трепета и зноя
Не вместят старые меха!..
Я скуп, как тот лукавый жрец,
Что пламень уподобя камню,
Усердно молится богам, но
Не верит в жертвенность сердец.
А ты без памяти щедра,
Ты без изъяна терпелива,
Смиренна, но не сиротлива —
Сиренью росною с утра.
Какою, Господи, ценой!..
Какой?.. не ведаю какою
Я заплачу за век покою,
За пламя, ставшее виной.
Тот камень — накрепко со мной…
* * *
О, этот миг — на острие, на грани!
Миг перемирия меж снегом и весной,
Миг сонных изб,
Миг сумерек рассветных,
Когда лежит снежинка на плече
В задумчивости: таять иль не таять.
И время спит,
И кажется тогда,
Что капля, оторвавшись от сосульки,
Не долетит вовеки до земли,
И губы, что трепещут в полувздохе,
Не смогут окунуться в поцелуй,
Преодолеть не в силах бесконечность.
Тогда-то наступает тишина…
И в воздухе, пронизанном туманом,
Нам слышно, как шуршит по трубам дым,
Как воробьи под старою застрехой
Спросонья чистят пёрышки свои,
Как крови шарики
Испуганной толпою
Бегут в артериях
И трутся друг о друга…
О, этот миг…
Мэйл от сына Ивана
Пишу без проволочек. Ты мне снился…
В прощённом воскресенье уместился
Сон, будто наш прогулочный маршрут
По городу, по Энску… За тобою
Брели мы всею нашею семьёю,
И путь казался весел, а не крут.
Ты заходил в места, как птица в клетку,
И забирал то ручку, то салфетку,
Где дух твой обитал от прежних лет.
Но следом, с тараканьей стаи тщаньем,
Пространство занимали городчане
И будто бы гасили твой билет…
Входили, заполняли, вытесняли,
В глаза не глядя, образы роняли
И мебель выносили во дворы.
Ни здравствуй, ни прощай! Как будто зная,
Что ты уходишь. Что стезя иная
Тебя уже ведёт от сей поры.
Так суетливо, холодно и странно
То племя копошилось у прорана
В какое-то неведомое тло.
Но то-то страх! — заброшенная залежь
Судьбы лежит, а ты не исчезаешь,
Лишь от улыбки — грустно и светло.
Лишь закружились офисы и лица,
Как будто собираясь испариться,
А ты смеялся, выйдя на проспект,
Где в «Делике» друзья согрели место.
Братанье… Да предчувствие отъезда…
Да на афише — «Дерби-Андерлехт».
В багажник ты закинул сумку лихо
И произнёс, лишь только стало тихо:
— Прощайте! Я сегодня — Хейердал.
Ну, что ли песню! Нас никто не гонит.
Давайте: то не ветер ветку клонит…
Споём!..
А я не смог. И зарыдал…
* * *
Скажу о Великом почине —
Про Пушкина в Тогучине,
Где бабушка-речка Иня,
Где сердцем сибирского клира —
Злат-прииски Салаира,
Да жжёт огнепально родня
Двуперстием Аввакума…
Где внучка обходчика кума,
Настёна, читает стихи
У бюста поэта златого,
Где градус застольного Слова —
Талантом зовут мужики!..
* * *
На вершине кургана грает горестно вран
Над костьми великана в окликанье векам.
Сквозняки по России! ни души, ни огня…
Только вещая сила подымает меня,
Только бьётся в ключицы окоём-океан!
Не беда ли стучится в тот граничный курган?..
По орлиному горбя два чугунных крыла
Я взлетаю с надгробья и… была не была!
Над рекой, над веками… не достать не поспеть
Ни стрелою, ни камнем, ни врагу, ни судьбе.
* * *
…И птичья тень мелькнула по плечу.
Крик оборвался, небеса заполня.
Кто знает, может, также улечу
В высокий холод праздничного полдня.
И лёгкий смерчик тень мою вскурит.
И закружится перышко воронье…
Я не был ни глухим, ни посторонним,
Хотя за то ничто не говорит.
Пусть превратится в облако перо,
И, свет вечерний хлопьями подъемля,
Растает… в порубежии миров,
Последней плотью обнимая Землю…
* * *
Жизни холстина разорвана…
Старой портянкой
Смотрится прежнее белое поле судьбы.
Только душа моя, страждущей самаритянкой,
Чудо лелеет у крайней своей городьбы.
Ждёт не дождётся, покуда стучит ретивое,
Влаги нетленной, причастного хлеба-вина:
— Ты в духе-истине слышала Слово живое,
Значит навек и беспошлинно утолена!..
На переправе
Облака ледоходно-небесной
Череды — чередой
Всё плывут сине-ветренной бездной
Над водой, над водой.
С думой вечной, с тоскою сердечной,
Взором долгим ли ты
Всё следишь этот ход бесконечный
У паромной черты?..
* * *
Прилетали сороки,
Обседали пороги
Стрекотаньем и гиком
В хлопотанье великом.
Лики памяти строги…
Но, в конечном итоге,
Мои старые дроги —
У истока дороги.
Я судьбы перемоги
Вопрошаю во Боге…
Всё шепчу эти слоги!..
Всё шепчу эти слоги!..
* * *
Было время, слёту и со слуха
Я запоминал стихи друзей.
Речь моя, как чудо-повитуха,
Извлекала радостных ферзей
На простор игры лиродержавной:
В битву! — в перекрестье строк и рифм!..
Зри ж Язык сияюще-стожарный,
Что непобедим, как Третий Рим.
Подсолнух
Поверни ко мне голову, покажи свою стать!
Золотого, весёлого — по повадке видать.
Был и я зноем ласканный, гордый и заводной,
Пока баба с салазками не явилась за мной.
Всё бубнила о прожитом, всё про осень и снег…
И тебе по-хорошему разверстается век.
Скажут: вызрело семечко, данке-шён, вэри-гуд!..
Покивают на времечко и башку отсекут.
* * *
Когда копал я лунки для рассады,
Имел в душе поруку Божья Сада,
Где всё и вся любовию женимо,
Взлелеяно, тетёшкано, хранимо…
По кромке чуда, в грядах, ради Бога
Струилась муравьиная дорога:
Медведка, паучок, пчелы гнездовье
Исполнены труда и славословья.
Полива не забыв, изведав лета,
Вдыхаю зноя пыл и порох цвета.
Жду урожай, всё чуждое корчуя,
Иной судьбы не чая и не чуя.