НИКОЛАЙ БЕРЕЗОВСКИЙ
Николай Васильевич родился в 1951 году на Сахалине в семье военного медика. Работал грузчиком, буровым рабочим в геологоразведке, слесарем на заводе, редактором на телевидении, корреспондентом в газетах. Высшее образование получил на отделении прозы Литературного института имени А. М. Горького. Автор восьми прозаических, поэтических и публицистических книг, изданных в Москве и в Сибири; многочисленных публикаций в «Литературной газете», еженедельнике «Литературная Россия», в журналах «Юность», «Октябрь», «Слово», «NAGYVILÁG» (Венгрия), «Советский воин», «Север», «Литературный меридиан» и многих других. Член Союза писателей и Союза журналистов России.
Живёт в Омске.
Заморочка
Это слово, вынесенное в заголовок, я услышал от своей соседки, вернувшись из командировки, но ещё не ступив в подъезд нашего дома, из которого она и вылетела, едва не сшибив меня с ног. А совсем недавно, помнится, едва ступала, тоскуя по сыну – мне ровеснику. Только он не слова, как я, коллекционирует, а микробов.
– Вы, тётя Тоня, прямо-таки летаете! – приобнял я, радуясь такой встрече, ещё далеко не пожилуху, но уже и не очень молодую женщину, страдающую из-за своей полноты одышкой. Из-за этой одышки, появившейся после рождения сына, её, знали все в нашей жилой башне, и бросил муж, да она и без него вон какого сына вырастила – учёного. – От Витька, небось, какую радость получили?
– Ну! – подтвердила она, сияя. – Женился мой Витёк! – выпалила.
– Как это так – женился? – удивился я. – Он же в Штатах свой грант микробам скармливает…
– А что, думаешь, за морями-океанами русского мужика и охмурить некому? – вздохнула она, то ли радуясь, то ли сожалея, что её сына охмурили.
– И какая она, охмурительница Витька? – спросил я, тоже вздохнув: у меня ещё одним холостым сверстником стало меньше.
– Какая, какая… – задумалась тётя Тоня. – Да разве так сразу скажешь, коли я только на фотке её пока и видала? – сказала укоризненно. – Но если одним словом – заморочка! – вдруг выдала она характеристику американской невестке, сделав ударение на втором слоге этого раньше не слышанного мной слова. И показала невесть откуда взявшуюся в её руке фотографию, на которой явно смущённого Витька властно обнимала донельзя худущая, но, судя по её лицу, решительная девушка. – Вот она – Витька заморочка! – повторила незнакомое мне слово, вновь ударив голосом на второй его слог. И полетела дальше, махнув рукой: – Я телеграмму им отбить в Америку…
А я остался стоять, забыв, что вернулся из командировки и мне надо подняться в квартиру. Стоял, гадая, какой смысл вложила в слово «заморочка» родительница Витька, – то ли заморское происхождение невестки, то ли заморенность, как от голода, её тела?
Зуб
Они и родились в одном роддоме, и жили в пятиэтажках одна против другой, и учились не только в одной школе, но и в одном классе. И отношения между ними, казалось ей, были родственными – как у брата и сестры. На выпускном вечере, правда, он сказал ей, покраснев и заикаясь, нечто странное:
– Зуб у меня на тебя, Машка! Давно, с первого класса…
– Какой такой зуб, Петя? – удивилась она.
– А такой! – непонятно развёл он руками, совсем смутившись, а она засмеялась: Петька, похоже, страдал косноязычием с рождения, пусть и окончил школу с золотой медалью. И сказала:
– Ну, зуб так зуб. С зубом этим и оставайся. А я хочу танцевать! – и закружилась перед ним, думая, что он её подхватит. Но «брат» отшатнулся от неё, точно его ударили, и ушёл.
А потом их пути и вовсе разошлись. Его забрили, несмотря на золотую медаль, в армию, а она уехала получать высшее образование в Москву. В столице и осталась, охмурив средней руки олигарха. О «брате» и не вспоминала. И напомнить о нём было некому – вслед за ней в Белокаменную перебрались и родители, а со школьными подругами связь она никогда не поддерживала.
Случайно или по велению свыше встретились ровно через пятнадцать лет на озере Линёво – есть такое в Сибири, якобы космического происхождения, и его воды, по народной молве, будто бы исцеляет от всех болезней. Она приехала сюда с последней надеждой избавиться от бесплодия, поскольку не сумели помочь и зарубежные светила, а он дикарём и от любознательности. Но любознательность не была чужда и ей – привлёк шалаш у кромки воды в самом неприспособленном для отдыха озёрном выгибе, который приметила с прогулочной лодки.
– Туда! – указала пальчиком охранникам.
– Через полчаса процедуры, Мария Ивановна, – напомнил один из них.
– Я, вы знаете, дважды не повторяю, – свела она брови.
– Гребём, гребём, Мария Ивановна! – схватился за вёсла второй охранник.
На шум лодки, врезавшейся носом в берег, из шалаша появился мужчина.
– Петька! – закричала она, сразу узнав «брата».
– Машка! – тотчас признал и он «сестру».
Ещё через неделю она отправила охранников к мужу:
– Скажете, что вам больше некого охранять…
Один уехал, другой остался – присматривать со стороны.
Ещё через пару дней на берег озера опустился вертолёт главы областной администрации. В провинции и олигархи средней руки – нет гостей дороже.
– Нагулялась? – спросил муж.
– Это серьёзно, Роман, – сказала она.
– С этим, что ли? – посмотрел он, как на пустое место, на потеряно стоящего рядом с ней «брата».
– С ним, Роман, с Петей.
– А чем же он лучше меня, Маша? – заглянул он ей в глаза. И, прочтя в них ответ: «Всем!» – повернулся к вертолёту.
Человеческое, бывает, не чуждо и олигархам…
К осени она уже знала, что беременна. И воды озера Линёво, понимала, ни при чём.
– Слышишь, Петька? – положила ночью на свой живот его руку.
Он не слышал, но тоже знал, что ранней весной станет отцом. Сам, ещё раньше врача из женской консультации, пусть и стоматолог, определил время разрешения от бремени.
– А что у тебя за зуб на меня ещё с первого класса? – вспомнила тут она. – Не этот ли? – повела уже свою ладонь к его паху.
– Я тогда не знал, как признаться тебе в любви…
И ночная комната на мгновение осветилась – так вспыхнуло в темноте его лицо.
Мужчина на час
В России, как грибы после дождя, стали появляться частные предприятия, специализирующиеся на предоставлении бытовых услуг одиноким женщинам. Причём, что интересно, многие из них с одним и тем же, скажем так, логотипом: «МУЖЧИНА НА ЧАС». И многие россияне считают, что под такими «вывесками» скрываются криминальные структуры в сексуальной сфере, вполне легально поставляющие стосковавшимся по мужской ласке представительницам прекрасной половины человечества «жуанов».
Так ли это на самом деле, я попытался разузнать в Омске. Однако о том, что в «конторы» такого типа требуются работники, не нашёл ни одного приглашающего объявления в многочисленных газетах города. Хотя точно знаю, что подобные частные предприятия в нашем городе имеются. Правда, под несколько иными названиями, но одной и той же, скажу так, направленности: «Помощь одиноким женщинам». С последующими телефонными номерами «диспетчеров». На мои обращения к «диспетчерам» с просьбой о встрече с их начальниками те не реагировали. Объясняли отказы просто: «Вы мужчина, а наше предприятие помогает только одиноким женщинам, которые нуждаются в помощи».
– А я, может, нетрадиционной ориентации, – попытался я, всхлипнув в трубку, «разжалобить» последнего в списке диспетчера. И меня тут же послали туда, куда обычно посылают в России.
Пришлось попросить жену мне подыграть. Она сказала, что решила изменить интерьер своей однокомнатной квартиры, но ей не по силам передвинуть мебель, а знакомых силачей среди мужчин у неё нет.
– Передвинем, как велите, – тотчас ответили ей.
Жена поинтересовалась стоимостью такой работы.
– Шесть сотен за час, – был ответ. – Рублей, – уточнили.
– Дороговато, – вздохнула жена. – Нельзя ли подешевле?
– Увы, – был ответ, – у нас на всё единая почасовая тарифная ставка – что гвоздь вбить, что мусор вынести.
И пришлось мне искать обходные пути.
Вышел на приятеля, знакомый которого обретался одно время в подобном «ЧП». Разговорил я его, понятно, не сразу – мы, русские, становимся откровенными не после первой чарки.
– Что ж, – сказал он, – если по-честному, я и сейчас не прочь бы вернуться на прежнюю свою работу. Однако это так, к слову. – И показал на свой свёрнутый в сторону нос.
– Это ты к чему? – не понял я.
– А к непредсказуемым в этой работе поворотам, – ответствовал он.
Короче, непредсказуемость работы на предприятиях типа «Мужчина на час» вот в чём. Предприятия эти вполне легальные, и в их штат набирают отнюдь не жигало, красавчиков или проститутов, а мужчин разного – от восемнадцати и даже до семидесяти лет – возраста, которые владеют строительными профессиями или, скажем, являются специалистами в дизайне. Как правило, они обеспечиваются униформой, не говоря уже об инструментарии – от молотков с гвоздодёрами до перфораторов с полозатирками для паркета. И работают не сами по себе, а в бригадах, а над бригадирами «стоят» мастера. Без кавычек, между прочим. Получив заявку от диспетчера, мастера передают её бригадирам, и рабочий уже с бригадиром отправляется по указанному адресу. Клиентка или подписывает договор на производство работ с бригадиром сразу, или под каким-нибудь предлогом просит другого рабочего.
– От меня отказывались дважды, – рассказывал мне знакомый моего приятеля. – Первый раз – личность, мол, не внушает доверия. Второй – хлипкий ваш работник что-то, судя по его физическому развитию. А я, как видишь, ничего мужик – сорок всего, и на все руки мастер. Больше накладок не было. И пахал для одиноких женщин на совесть. Унитазы устанавливал, кафельную плитку наклеивал, линолеум стелил, книжные полки сбивал и даже собак выгуливал. В этих конторах всё по-честному. Внешне, конечно. А, может, и не внешне, поскольку всё зависит от заказчицы. Они, одинокие, чем все одинаковые? Гостеприимством! До прежде работы – обязательно пригласят перекусить. И под стопку, естественно. Я, можно сказать, не пью, поэтому «стопорился» чаем или кофе. Про других рассказывать не стану. Колбасу, скажем, жую, чаем «закусывая», а она, моя работодательница, глядя на меня, вздыхает: мол, как приятно смотреть на мужчину, который не злоупотребляет. Между прочим, чаще всего искренно, без умысла какого, чисто по-женски. И ты понимаешь, что этой женщине просто не повезло в жизни с мужчиной или мужчинами…
– Слушай, – сказал я тут, – это уже лирика. Давай конкретнее.
– Конкретнее – это о чём? – удивился он.
– Скажем, сколько среднеарифметически лет женщинам, приглашающим «на час»?
– Да, примерно, от тридцати до, как говорится, бальзаковского возраста.
– А уровня какого?
Знакомый моего приятеля вытаращил глаза:
– Ну, ты будто с луны свалился! Всякого – кто ниже, кто выше, худые и не очень…
– Да я не о росте и комплекции спрашиваю, – подавил я смех. – Об образовании, профессиях…
– Так бы и сказал, – немного обиделся мой информатор. – Про уровень не знаю, а по профессиям чаще всего учителки, врачихи, эти – как их? – бизнес-вумен. Поэтесса одна приглашала, потом книжку свою подарила…
– После чего «потом»?
– Как час мой вышел…
– Ну, вышел твой час, как говоришь, да книжку-то за что конкретно поэтесса тебе подарила? За постель? – брякнул напрямую.
– Да ты что?! – возмутился он. – За работу.
– За какую именно? – настаивал я на уточнении.
– Ну, я ведь уже говорил, – несколько смутился здесь он. – Унитазы, пробой в стене сделать, чтобы, вставив пробку, вбить затем в неё гвоздь, картину повесить, собаку выгулять… А что до поэтессы – так она пригласила стихи её послушать. Мол, хочу мнение народа о своём творчестве узнать…
– И каким оно было, это твоё народное мнение? – не унимался я.
– Ну, коли книжку подарила, значит, нормальным. Вот и всё.
– Всё ли? – усомнился я.
– А-а, вот ты о чём! – дошло наконец до знакомого моего приятеля. – Да, бывали и постели. Но не столь часто, как ты думаешь. Скажем, в случаях с гвоздями. Гвоздь в стену вбить – секундное дело, да и вовсе мгновенное, поскольку этот гвоздь тебе в зубах подносят. А ведь в часе, вспомни, шестьдесят минут, а не шестьдесят секунд. У нас же заявки, как и оплата по ним, почасовые. Мне что, сдачу отсчитывать и в накладе оставаться? К тому же я не кустарь, а работаю на контору… Понял?
Я, конечно, понял. Почему несколько сменил тему:
– Вспомни, пожалуйста, самое необычное дело, которое тебе пришлось выполнять как «мужчине на час»?
– Ну, про поэтессу ты уже знаешь, а вот ещё два похожих вызова, – не стал юлить знакомый моего приятеля. – Однажды столетняя старуха призвала поправить якобы развалившийся книжный шкаф. «Якобы», поскольку мне пришлось два часа читать ей «Евгения Онегина». Бабка была слепа, да без ума от Пушкина. Наряд оплатила, естественно, за период моего декламирования. Другой, – я прихожу в униформе, тётка лет пятидесяти, из себя вся такая «михалковская», сморщив носик, говорит: «Фу, какое от вас неприятное амбре!» И просит меня раздеться: постираю, мол, ваши обноски. Что ж, хозяин – барин. Отдаю новёхонькую униформу в стирку, облачившись после разголения в барский халат, выданный клиенткой. Потом как бы случайно, ненароком, заглядываю в ванную комнату. А она, слышишь, мою униформу нюхает и плачет. Да так плачет, что и я растрогался, – тоже всхлипнул. Она услышала, встрепенулась, а потом, отдав мне казённую одёжку, сказала: «Простите, Бога ради. Прошлое вспомнилось. Я уж и забыла, боялась, того мальчика… А запах от вашей одежды – как от него…»
По сей день думаю: о каком она это мальчике говорила…
– И что потом? – спросил я.
– Да ничего. Расплатилась по тройному тарифу, заверив один в накладной заказа, а два стали моими чаевыми, и мы распрощались…
– Это и есть «непредсказуемость», какая мешает тебе вернуться в контору «Мужчина на час»? – спросил я.
– Да нет, – ответил он, потерев свороченный нос. – Боюсь, опять к какой-нибудь «одинокой» женщине муж внезапно из командировки вернётся…
Фото — pixabay.com