ВЛАДИМИР ПОСТЫШЕВ
Поэт, прозаик, журналист. Учредитель литературного интернет-журнала «Бюро Постышева», член редколлегии журнала «Сихотэ-Алинь». Автор нескольких сборников верлибров и книг прозаических миниатюр. Публиковался в журналах «Литературный меридиан», «Московский вестник», «Сихотэ-Алинь», «Литературная учеба», «Огни Кузбасса», «Новая Немига литературная», «Согласование времен», «Южная звезда», «После 12» и в других. Член Союза российских писателей и Союза журналистов России. Живёт в городе Арсеньев.
если открыть окно
крутит пальцем у виска тишина:
что ли ты старик приболел
сорок лет сиднем сидишь у окна
не румян ты лицом и не бел
хмуришь лоб и пускаешь едкий дым
дом в дыму ну а ты молчишь
милый а давай сам-друг посидим
чай попьём пожуём калачи
а когда забрезжит пустой рассвет
по небесному тонкому льду
в край где дыма и дома земного нет
я за руку тебя отведу
путешествие туда
— час от часу не легче — мамка
кудахчет над моими
разбитыми коленками и тычет
вдоль ссадин поперёк них
ваткой с йодом
и дует-дует-дует-дует
на раны шестилетнего мужчины
дует так как никогда не дули
ветра на вольном курском переулке
и если честь по чести: жаль немного
что велик сломан и его починкой
отец взволнованный нахмурил брови
и на меня не смотрит и вздыхает
так словно я играл в войнушку
и фрицем был и одолел советских
солдат не ведающих страха
густеет вечер вечер скроет слёзы
в глазах у шестилетнего мужчины
размышление вдали от парадного
дымы вокзальные дымы
привокзальные —
голос вмерзает в глотку:
холод пар изо рта и дымы —
хрустальные
вечер чеканя шаг
шествует по перрону
сгрудились в тени еловой
изрядно поддатые кореша
чинарики посасывают
смеются поглядывая
как булку клюёт ворона
дымы везде
дымы привокзальные
курю
пинаю сугроб возле урны
ищу глазами тебя
но…
огни сигнальные
и тётка с неба:
«на первый путь прибывает…»
ну вот и славно
обойдёмся без слов
дежурных
потом
когда другие «эврика» кричали
не ты ли том от берега отчалил
не твой ли парус бился на ветру
бог весть в какую унося дыру
кораблик утлый твой
бездомный
шумный
неуютный —
не твой ли путь
вдоль млечного лекала
стелился в неощупанные дали
когда другие в радостях рыдали
остыть от снов — наверное
забытая тобой икала
глотая сладость слёз горючих
— ах этот случай…
— да этот случай
его не по учебникам изучат
потомки том
потом
в рабочий полдень
письма пишу — ж[о]лтые крестики-нолики:
вон за углом из серого кирпича сельпо
вечные грузчики вечные алкоголики
хлопнут «боярышник»
и пучат глазища из черепов
мать вспоминают и хвалятся родословными
носы друг другу крушат — благодать
низко стелется по округе
ядовитый туман сквернословия
и никто не знает молитвы
этот морок проклятый прогнать
тут как есть всё по-прежнему: веру брежневу
крутит прыщавый мальчонка
из двадцать шестой
и кого только не тошнит
от пластинки заезженной
машут рукой: что возьмёшь с дурака —
блажной
мир на лирику с физикой переломленный
зарекался не раз избегать
моего монтажа
в общем —
письма пишу а конверт
заготовленный
отыскать не могу никак
приезжай
поклониться нижайше
вот и настало время поговорить о живых
мой дорогой улисс
[а если ты зол на внезапно выбравших жизнь — молись]
ведь разницы нет кого вспоминать
всуе
из «всех наших» — пишешь лишь ты
и твои конверты
пестрят штампами штата миссури
алину — помнишь это кареглазое чудо
во время óно клявшееся виталику:
тенью твоей буду? —
лет восемь уже кличут инокиней аннушкой
на храм божий в душе своей
собирает она грехи по камушку
а виталик-то год другой третий — как в сирии
от саранчи проклятой очищает
опалённые зноем палестинские берега россии
у меня всё по-прежнему: жалость молчания
ночной гул на проспекте
восьмой этаж
пыль на книгах и страх нечаянно
потерять свой химический карандаш
и хотя все здравствуют [тут я правду
истинную сказал]
больше нет никаких «всех наших» —
покоряясь воле вышней все разбрелись
но тем паче позволь поклониться тебе
нижайше
ни о чём не забывший
друг мой
мой дорогой улисс
умница
на асфальт роняя крошки
в сизокрылой воркующей
лужице
сидит бабуся
под нос себе бормоча:
гули-гули мои хорошие
гули-гули с небес упавшие
это всё что осталось
от тёртого
калача
на украинском переулке
в то утро — понимаешь — как на тяжкий грех
не смог немую реку переехать грека:
он собирал фасоль и складывал в ноздре —
ноздря огромна у иного человека
и что-то там – бог весть – томилось в кобуре
качавшейся на хлипкой портупее греки
ковыль чуть шевелился а пырей — бурел
и вий просил поднять языческие веки
разделив неделимое
и ты бежишь босиком по граниту
и самому чёрному мрамору
ты паришь над поребриком над
загустевшей пастилкой-невой
но —
хлопнет смелое утро
беспризорной
оконною рамою
и внезапно окажется сном
этот танец и бег и полёт
и порез ножевой
жёлтое небо алабуги
когда ты человек ростом с полмира
сердцем — с россию
с душою — поперёк рая
они обязательно придут:
ни поздно ни рано — вовремя
они поскребут полуобглоданным грязным
коготочком
в твою дверь из неплотно подогнанных
досочек — открывай не мешкая
иначе
— лучше не знать никаких иначе
они войдут постреливая — слава богу что глазками а не
из устройства системы братьев nagant — ни чая не попросят
ни грязь насапожную не отряхнут
и — подленько ухмыляясь —
двинут под дых предложением от которого
голова закружится и руки с плотью простившиеся до срока
полетят по воздуху отыскивая подпирающие
потолок стены
и когда случится сие [бедная моя марина]
вытри влажные ладошки о старенький фартук
посмотри не мигая на клочок бумаги
ещё не ставший запиской
попроси прощения у грядущих дщерей и сынов
и утешься:
— лучше не знать никаких иначе
дело мастера не боится
а что здесь такого сложного-не
простого:
берёшь перочинный ножик
и гибкую веточку ивы
и водишь по ней с нажимом туда-обратно
с утра и до половины шестого
вечера голубого
[спаси тебя бог от вечеров червивых]
строгаешь себе строгаешь а позже
[только не слушай никого убеждённого в
тщете твоих действий — ни
мамку ни папку ни вообще прохожих
и витьку из двадцать шестой — не слушай
тоже]
так вот: позже позже много позже — из крохотного
обрубка веточки
получится у тебя свистулька
и тут уж свисти не булькай —
пускай все живые умрут от зависти
анестезия
— порфирий — кричала она в приоткрытую
створку окна мансарды —
возвращайся скорее порфирий
будь ласка купи на
обратном пути сигарет
и глотая текущие лениво слёзы
добавляла одними губами:
— господи как же хочется покурить родной
вид из домика без мезонина
на луга озябшие
в ожидании пастуха
сыплет снег
как луковая
звонкая шелуха
выпадает из рук в кухоньке
бедной моей
в миг прихода теней
здесь о женщине не моей —
о ней о ней —
заблестят вот-вот
памятные жемчуга
а на окнах лёд остыл
а за окнами – травы и снег
луга луга
carpe diem
простыни мну понимая —
и дороги и ноги — врозь:
от уставшей от рос травы
до самовлюблённых небес —
пелена стоит неземная
дым и копоть повсюду
и я — верь не верь —
щетиной молодецкой оброс
август мёртв —
безусловно мертвее чем те
кто на книжное слово
в обществе мёртвых поэтов
запятою ложится
и множится сотней частей
ты прости: мне б не надо об этом
погостить приходил
удивиться и выжить
здравствуй верочка полозкова
ну курю по ночам
зло покусывая мундштук —
и что здесь такого?
ну уткнулся в планшетик
заблудился в стишках
[здравствуй верочка полозкова] —
отрекаюсь мирского
на кол ночь — жизнь до срока
проходит
скулы дробною дрожью
от благости сводит
молока бы парного
вместо ветра сырого
посмотри: будто будда прошёл
по асфальту цветущие лотосы
за перила шажок —
здравствуй будда-божок
а давай-ка посмотрим из космоса
на балкон на мундштук
на планшетик стихи полозковой
час неровен как есть —
отрекаюсь мирского
навек
отрекаюсь мирского
никто не помнит ивана бровкина
братцы мои
кареглазые кролики —
мир степной и стеклянный
не знает пределов
я в восьмом поколении
мчусь к горизонту
но он не становится ближе
братцы мои
худощавые суслики
если б ведали вы
как шуршала под лапками ёжика
неприкрытая снегом
трава прошлогодняя
по дороге в туман
где светла даль как стёклышко
и касается края земли
солнце позднее
братцы мои —
в высшей степени
чернозёмные жители
вкруг оси своей собственной
обернитесь и вспомните:
вы зачем здесь ушастые
кареглазые
худощавые
а?
повесть о потерянном неводе
и если бы не эта дрожь пальца
указывающего в века
[указательного пальца — у сомнительно
поседевшего на виске
полотелого волоска]
то какие бы к чёрту слёзы
[что ни век — то обезумевший день сурка]
а громкий выстрел никто не услышал
и вроде бы просто так —
отпрыгивая от плеча
безвольно повисла рука
дым — хоть отчизны
хоть ещё там какой —
подойди поближе: успею
сказать тебе на ушкó —
он производная тления и горения
понимаешь старушка моя?
что сгорело — то прах и пепел
пепел — любовь твоя
пепел — я
я очень старался но не помню ни слова
будто не было клятвы на берегу реки
дело вот в чём: ты не будешь готова
никогда не будешь готова
покинуть берег
на котором сытые рыбаки
всегда поделятся частью улова
и к тому же — твои зелёные помидоры
жуть как горьки
бублик от дырки
— и если только не брать в расчёт
ни синие сны ни молитвы текущие с губ
[что молитвы — что чары] —
шептала на ухо та с которой
любой экзамен — сердечный зачёт —
то разве не чёрен твой день
о мой звездочёт
мой клоун немого кино
мой чаплин — мой чарли?
и что мне ответить ей? — что по лицам
читать очень просто — не сложнее
чем кожей гусиной дрожать на спине
и что непоправимо давно пустота
вылизала печаль в глазницах
так что мне ответить той
памятью о которой окаменел?
скоро встретимся
угомонись маэстро ухохочись:
ты станешь крылышком саранчи
едва коснётся седьмой лепесток земли
[другие шесть ведь упасть смогли]
и семицветик лысый сжимая в руке
неважно кто под аркой скроется со двора:
— зачем ты помнишь ту
что отзывалась на имя рокель
и была в свои двадцать семь стара
миру — мир
миру — вечный мир
мы об этом поговорим
и о том о другом
и о той не об этой
скоро встретимся — прошлым летом
разговор с поликарпом игнатьевичем
— старичок-боровичок
катьку утащил волчок
ленка выскочила замуж
дверь закрыла на крючок
галку немощь одолела
и её увядшим телом
любоваться будет муж
запивая водкой пунш
ирка — умная синица
ей в ладони не сидится
мчится ирка пыльным днём
за богатым журавлём
ни тепло ни горячо —
я поплакался в плечо
ну а ты-то сам-то чо
старичок-боровичок?
председатель профсоюза нафталиновой фабрики
— савелий не морочь мне голову
и не голову не морочь тоже —
говорит мне та чьи слова как олово
жидкое растекаются по моей
конопатой роже
ни на что не похожи
эти завтраки эти ужины
с той что мерещилась в мороке
суженой
с той что желанной была
и ухоженной
кончились завтраки
и тропинкой нехоженой
побрести что ли
коли
волей небесной
так щедро отсыпано —
отболеть любовью болгарской
и цыпками
история а
шалели все — соседи и коты
когда мальчишка за стеною
переходил со скрипкою на ты
и было не унять его весною
но прилетала птица на балкон
и две минуты ворковала
и отдыхал микрорайон
влюблённый в музыку для галок
гвардии рядовой
авдотья говорила: каркай
семён — ты птица без гнезда
не пей проклятую с захаркой
побойся бога ты христа
звенела ночь и голос женский
на шёпот очень был похож
семён точил свой нож армейский
и эта сказка — тоже ложь
вишнёвая веточка
т-с-с —
слышишь: там за шершавым крестом окна
на озябшей веточке вишнёвая косточка
обрастает плотью?
а я в эту ночь не сплю
пеку калачики-чи-ки
листаю «мурзилку» за апрель
восемьдесят второго
и читаю «загадки»
столетнего корнея
чуковского: «шёл кондрат
в ленинград…»
какие они оба молодцы:
корней иваныч
и кондрат
кондрат — потому что
идёт в ленинград
а чуковский —
потому что рассказал об этом
мне и другим пионерам
которые не бывают бывшими
ты теперь очень далеко
но на всякий случай:
т-с-с —
слышишь: вишнёвая веточка
постучалась в окно?