АЛЕКСАНДР ЖДАНОВ
Поэт, прозаик, художник, искусствовед.
Родился в 1956 году в Баку. Окончил филологический факультет МГУ. Работал преподавателем. Публиковался в журналах «Запад России», «Балтика», «Литературный Азербайджан», «Нева», «Берега», в Интернет-журнале «Твоя глава», в альманахах «Российский колокол», «Литера К», «Эхо». Автор сборников стихов «Я хочу вам сказать», «Воздушный холст», «Третья пересадка», книг прозы «Пятый постулат», «Алые хризантемы», «Осенние беседы с мухомором», альбома живописи и графики «Сказание о Севере и Юге» и трёх учебных пособий по истории изобразительного искусства. Призёр Международного литературного фестиваля-конкурса «Русский Гофман-2018», «Русский Гофман-2019» и международного конкурса «Созвездие духовности».
Член Союза российских писателей и Творческого союза художников России.
Живёт в Калининградской области.
1.
– У меня профессия по фамилии. Или фамилия по профессии – это уж кому как нравится, – говорил Андрей Жмуров. И уточнял:
– Жмуриков я вожу.
То есть работал Андрей Прохорович водителем катафалка и к своему невесёлому ремеслу относился философски. Проявлялось это и в том, что был Жмуров в своём роде эстет: на работу всегда выходил в белом. Сначала это был белый костюм, позже появилась белая куртка, к которой в срочном порядке были сшиты белые брюки. А появление самой куртки имело предысторию.
Надо сказать, что в зрелом возрасте прочитал Андрей Прохорович всего одну книгу, но зато какую! Это был роман колумбийца Габриэля Маркеса. Книгу увидел он на столе сына, сам не зная почему, взял в руки, раскрыл… Первая же фраза о льде, о детских воспоминаниях полковника Аурелиано Буэндиа перед его расстрелом зацепила. Жмуров стал читать. Роман заворожил, и он ничего уже не делал, пока не дочитал до конца – даже к столу садился с книгой. А потом увидел и фотографию автора в знаменитой белой куртке. И решил тогда сшить себе похожую. К куртке же потребовались и особенные брюки. Позже и усы, было, отпустил, но потом решил, что слишком уж по-мальчишески будет так копировать знаменитость. Усы он сбрил и всегда оставался идеально выбритым.
Теперь, имея два варианта рабочей одежды, он надевал то костюм, то куртку с брюками – в зависимости от того, кого приходилось везти на кладбище. Как определял он, что именно предстояло надеть, наверное, не объяснил бы и сам. Костюм вовсе не означал более высокий ранг «клиента» Андрея Прохоровича, скорее всего, действовал Жмуров интуитивно, полагаясь на эмоциональный посыл, который улавливал только он один. Да и то сказать: городок маленький, все, считай, друг друга знают, так что ошибиться Андрей Прохорович не мог. И, видно, не ошибался: ни разу не услышал он хоть какого-нибудь упрёка от родных покойных. Донимали другие, которым, казалось бы, и вовсе никакого дела не должно быть. Жмуров молчал, отмахиваясь от любопытных, как от назойливых мух. А уж если сильно допекали, то невозмутимо объяснял:
– Я пытаюсь представить, какой моей одежде клиент был бы рад при жизни, – так и выбираю.
[themoneytizer id=»48002-1″]
И на упрёки в том, что у людей, мол, горе, а он, Жмуров, появляется в радостном белом, тоже отвечал спокойно и обстоятельно:
– Да не радость это, а торжественность. Ну, представь: все в чёрном, а я один в белом – впереди. И люди понимают, что событие не рядовое, и я их покойника в другой мир перевожу в белом и чистом. Тут философия!
Иногда более просвещённые критики ехидно спрашивали:
– Ты что, китаец что ли? Это у них белый цвет траурный.
И тогда, картинно выдержав паузу, Жмуров приводил самый весомый аргумент:
– А известно ли вам, что белый цвет считался траурным не только у китайцев, но и у древних славян?
После такого довода любопытные замолкали. И уже не выясняли, откуда у водителя катафалка такие познания. Сам же Жмуров до разъяснений не снисходил.
К необычному виду водителя со временем привыкли. Кто-то, правда, продолжал считать Андрея Прохоровича чудиком, но и они принимали поведение Жмурова как должное. Но однажды решил Жмуров дополнить свою уже вроде бы и униформу ещё одним элементом – белой шляпой. Искал долго, съездил в областной центр, объездил другие города области – ничего похожего. Помог сосед, посоветовав:
– Хочешь найти что-либо уникальное, поройся в «гуманитарке».
А ведь как прижилось это слово! Поначалу так называли грузы, которые привозили сердобольные немцы. Как только открыли границы, в область зачастили гости из ставшей вдруг близкой Германии. Привозили они диковинные на ту пору продукты и не новую уже одежду в детские дома, в интернаты, раздавали через собесы малоимущим гражданам. И такие грузы назывались гуманитарными, а проще «гуманитаркой». Но нашлись предприимчивые граждане – организовали доставку из Германии поношенной одежды. Там они закупали её на вес, а дома продавали, как и положено продавать одежду – поштучно. Выгодное оказалось дело. Но Андрей Прохорович нововведений не признавал и приятелю возразил:
– Какая ещё «гуманитарка»?! Скажи уж прямо – «обноски»! А я обноски не носил и не стану!
– Да не кипятись ты, чудак-человек, – возразил приятель, – а лучше рассуди. Ну, вот пойдёшь ты в магазин, ну найдёшь себе шляпу. Но, кроме этой, там ещё пяток таких же будет, а на рынке пороешься в развалах «гуманитарки» – и найдёшь единственный экземпляр. Моя баба постоянно там копошится. Вот погляди на мой костюмчик. Хорош? То-то. И другого такого в городе не найдёшь. А всё оттуда, из «гуманитарки» этой. И цены смешные.
Долго боролся с собой Жмуров, наконец, буркнул жене – подыщи, мол, что-нибудь приличное. В этот же день принесла она изумительной красоты головной убор – белую, с изящно загнутыми полями шляпу. Андрей Прохорович покупку взял, но распиравший его восторг постарался не показать и всё сдерживал предательски выползавшую, почти детскую радостную улыбку. Шляпу осмотрел внимательно. Она была почти новая – если и надевали её, то не больше двух-трёх раз. Но Жмуров достал из аптечки пузырёк с медицинским спиртом, смочил ватку и тщательно протёр тулью с внутренней стороны. Лишь после этого водрузил обновку на голову, глянул в зеркало – и понял, что со шляпой теперь не расстанется.
А вскоре появился человек, который не только по достоинству оценил броский внешний вид Жмурова, но нашёл ему хорошее применение. Новый директор их скорбного предприятия хоть и был молодым, но сразу показал себя человеком, пекущимся о деле. Он пришёл с целой папкой идей и планов и сразу принялся их внедрять. Увидев на территории предприятия столь необычного водителя, он пригласил его в кабинет. Усадил в кресло у низенького отдельного столика, сам сел в другое. Секретарша принесла чай, фрукты, конфеты. Директор взял из вазы банан и, протянув Журову, начал:
– Андрей Прохорович, давайте сразу по существу. Мне нравятся такие люди, как вы, нравится такое отношение к делу. Мне хочется, чтобы и у других людей, у горожан, отношение к нам изменилось.
Жмуров молча кивнул, директор продолжал:
– Ведь как люди относятся к нам, к нашей службе? Как к чему-то страшному, неприятному. Нас побаиваются и, мне кажется, не любят. Надо изменить положение. Вы согласны?
Жмуров сдержанно согласился. Он вообще старался держаться степенно, не проявлять своих чувств, хотя согласен был с директором абсолютно. Его и самого раздражали товарищи-водилы в грязной обуви, засаленных кепках. А директор рассказывал, что он намерен изменить и как улучшить работу предприятия. Жмуров кивал, а сам хотел понять, почему именно с ним, водителем, делится директор своими идеями. И, словно прочитав его мысли, директор сказал:
– И вы, Андрей Прохорович, могли бы мне помочь. Для начала убедите своих товарищей водителей, чтобы и они выглядели столь же аккуратно и привлекательно. Вы станете, так сказать, лицом нашей фирмы. Рекламные проспекты с вашей фотографией выпустим. А мы, руководство, в свою очередь, поддержим вас.
И действительно ведь поддержал. На следующей же неделе в проходной был вывешен приказ о поощрении водителя Жмурова Андрея Прохоровича денежной премией за создание положительного образа работника предприятия. Так и было написано, словно Жмуров не водила, а писатель. И проспекты рекламные тоже появились, на них Жмуров предстал в своём ослепительно белом наряде.
Поначалу товарищи позубоскалили, мол, выбивается Прохорыч в рабочую интеллигенцию или, чего доброго, в особу, приближённую к начальству, позавидовали ему немного – не без этого, – но потом было замечено, что и другие водители и даже механики стараются быть опрятнее. Конечно, обрядиться в белое никто себе не позволил – Жмуров оставался здесь единственным и неповторимым.
С новым директором на предприятии и впрямь многое изменилось. Первым делом повысил директор зарплату всем работникам. Где он нашёл дополнительные средства, работяг не интересовало, но все были довольны. Придумал директор и новое броское название. Теперь это было не безликое предприятие ритуальных услуг, а фирма с собственным именем. Как потом объяснил Жмурову внук, имя это взяли из древнегреческой мифологии. И это тоже понравилось Жмурову – значит, работа их культурная, не грубая.
– Вот что значит думающий человек, профессионал и при этом частник, – убеждал Жмуров знакомых. – Разве в прежние времена, при плане, такое могло быть? Нет, что ни говори, а в капитализме этом много положительного. Надо только, чтобы было по уму и по совести.
Своё предприятие и его директора защищал Андрей Прохорович всюду, где только мог. Даже в районную газету про него написал. Сам он, конечно, никогда не додумался бы до этого. Но пришёл в их фирму журналист, ходил, смотрел, фотографировал. Жмурова пригласили, посадили с журналистом в комнате отдыха. Устроили такую комнату в бывшем «красном уголке» и назвали комнатой релаксации – никак не мог запомнить Жмуров это слово! В этой комнате и сидели они: журналист спрашивал, Жмуров отвечал и рассказывал. Потом журналист приехал ещё раз, показал Жмурову статью, отпечатанную на бумаге, будто это он, водитель Андрей Жмуров, написал, даже фамилия его внизу стояла. Жмуров статью прочитал – вроде, ничего не приврал журналист. Кивнул головой, мол, всё верно.
– Тогда подпишите здесь, – журналист даже ручку держал наготове. Жмуров не без удовольствия поставил свою размашистую подпись. А через два дня на стенде в проходной висел свежий номер газеты, а в нём статья, якобы, Жмурова с его же фотографией.
– Ну, Андрюха у нас теперь писатель, – зубоскалили товарищи. А Жмуров, хоть и отмахивался от них, в душе ликовал. Всё ведь складывалось хорошо. Правда, знай он о том, что директор и редактор газеты – хорошие приятели и что всю эту публикацию придумал сам директор, радости, возможно, было бы меньше. Но вот желание директора стать депутатом местного районного Совета, Жмуров подержал сразу и даже стал его доверенным лицом.
Но понемногу начал Жмуров замечать, что прежние его хорошие знакомые теперь стали как-то иначе относиться к нему, словно сторонились, старались подолгу не общаться. А однажды старый приятель прямо сказал:
– Разжирел ты, Жмуров, зажмурился совсем – правды не видишь. Словно не Андрюха ты Жмуров, а куркуль какой!
– А какая такая правда у тебя, что я не знаю?
– А такая, что директор твой и вся ваша контора – злыдни и кровопийцы.
Это было уж слишком. Жмуров и правда был доволен, что предприятие на хорошем счету, что ещё немного и процветать станет, не без основания считал, что и сам причастен к этому. Словом, за предприятие своё горой стоял и поэтому сейчас вспылил:
– Это кто же кровопийца? Может, и я? Ты давай, договаривай!
– Ты, Андрюха не кипятись, – продолжал приятель, – а послушай и сам рассуди. Не ты ли сам говорил, что директор ваш с кем-то там договорился, и как только «Скорая» определяет смерть человека, вам первым сообщают? Говорил?
– Ну, говорил…
– И что не успевают отвезти покойника в морг, ваши тут как тут со своими бумажками-картинками. Мол, гроб мы вам такой сделаем, венки этакие. И суют обалдевшим людям бумажки какие-то. Те ещё отойти от горя не могут, не соображают ничего, подписывают. А потом получается, что половина из всего этого на фиг им не нужна. А платить надо – договор-то есть. Но самое гадкое, друг ты мой Жмуров, что люди не могут отказаться, в другую фирму пойти. У вас же мелким таким, малепусеньким шрифтом написано в каждом документе: с момента подписания клиент имеет дело только с вами и к другим обратиться не может. Иначе неустойка огромная грозит. Что молчишь? Скажешь, не знал?
А Жмуров действительно таких подробностей не знал, не задумывался и вникать не хотел во всякие анкеты, положения и прочую бухгалтерию. Но показать перед приятелями свою неосведомлённость ему тоже не хотелось и поэтому он промолчал. Он ведь и впрямь был, если не правой рукой нового директора, то, во всяком случае, человеком близким к нему. Так считал сам Жмуров. Ему нравились многие начинания директора, нравились его деловитость, напористость и при этом вежливость и обходительность. Словом, нравился ему директор. И слушать сейчас товарищей было Жмурову неприятно. Не хотелось сознавать их правоту. Но что поделаешь, если возразить нечего. Жмуров потоптался ещё немного и пошёл прочь.
2.
Однажды совершенно неожиданно Жмуров пришёл с работы пьяный. Впервые в жизни. С тех пор, как Андрей Прохорович сел за руль, он позволял себе опрокинуть рюмочку-другую лишь в отпуске и в те дни, когда абсолютно был уверен, что его не вызовут срочно на работу. А тут напился да ещё недопитую бутылку принёс с собой. Так и шёл по городу: в белом, но уже грязном костюме, белой шляпе и с торчащим из кармана брюк горлышком бутылки. Вернее, он пытался напиться, но хмель до конца его не брал. Были только тяжёлый туман в голове и сухая злость в сердце. Впервые же накричал на жену, придрался к какому-то пустяку. Хлопнул дверью и ушёл в свой гараж. Здесь, где пахло железом, солидолом, машинным маслом и бензином, Жмуров часто отдыхал, здесь ему становилось легче. Но не сегодня.
Накануне он случайно услышал телефонный разговор – говорил директор:
– Ну, потерпи, потерпи немного, подожди чуть-чуть. Никак не созреют эти родственники. Понимаю, что забит холодильник… Ну, ладно, часа через два позвоню, сообщу результат.
Жмуров догадался, что разговаривал директор с начальником морга. Там действительно уже неделю лежали два трупа, которые давно следовало бы похоронить. Но родственники никак не могли внести оставшуюся сумму, и директор распорядился «с похоронами повременить». А потом услышал Жмуров, как директор сказал секретарше:
– Леночка, обзвони вот этих родственников – думают они платить или нет? Предупреди, что, если сегодня до трёх часов не заплатят, похороним сами по самому экономному варианту.
И опять не придал он этим словам особого значения. Мало ли какие расценки ввёл директор! Да и своими делами лучше заниматься.
На следующий день выездов было немного. Жмуров уже завершал свою рабочую смену. Он думал выехать с кладбища по той же дорожке, по которой приехал, но у свежей могилы было много людей, и они перегородили выезд. В таких случаях Жмуров бывал деликатен. Он не стал сигналить, не стал просить людей разойтись, а развернулся и поехал дальними, менее разработанными тропками. Автомобиль качало на кочках, за бампер цеплялись разросшиеся сорняки. Наконец, он выехал на самую отдалённую часть кладбища и там увидел своих. Работал экскаватор, рыл очередные могилы. Подумал еще Андрей Прохорович, что много людей умирает – вон как далеко ушли могилы. Но когда подъехал ближе, то увидел, что роют всего-то одну могилу и какую-то странную – слишком широкую и длинную. Он заглушил мотор и вышел из автомобиля.
– Эй, Петро, – крикнул он экскаваторщику, – что за траншею вырыл? Для обороны? Воевать собираешься?
Но экскаваторщик шутку не оценил.
– Как приказали, так и вырыл, – раздражённо буркнул он, желая побыстрее отделаться от слишком наблюдательного и докучливого Жмурова. Но Жмуров продолжал наседать:
– Кто приказал? Зачем это?
– Кто-кто… Начальство, – сказал Пётр и, давая понять, что разговор окончен, направился к своему экскаватору.
– Да постой ты, Петро! Объясни толком.
Экскаваторщик с досадой хлопнул дверью, та, не захлопнувшись, снова открылась. Экскаваторщик выплюнул окурок:
– Слушай, Жмуров, ты, кажется, в гараж ехал? Ну и поезжай. А нам работать не мешай. И что ты во все щели лезешь? Всё высматриваешь, выясняешь. При начальстве решил быть? Всё докладывать? Но тут нас не подловишь – всё по личному распоряжению!
Жмуров хотел было ответить, но рядом вовсю тарахтел приближающийся трактор, таща за собой прицеп. В прицепе лежали три грубо сколоченных из неструганых досок гроба. Трактор остановился так, что прицеп оказался перед самой траншеей. Мотор заурчал иначе – и Жмуров догадался. В своём белом одеянии он бросился по только что образованной насыпи к трактору, споткнулся, увяз в грунте, но всё же взобрался на гусеницу и рванул дверцу, пытаясь её открыть, и кричал при этом экскаваторщику:
– Стой! Что ты делаешь?! Прекрати!
Но тот, не обращая внимания на стоящего за кабиной на гусенице трактора Жмурова, деловито управлял техникой. Кузов прицепа стал медленно подниматься, и Жмуров увидел, как гробы заскользили вниз, в траншею. Тракторист приоткрыл дверцу и, всё так же не оборачиваясь к Жмурову, легко столкнул его с гусеницы со словами:
– Отстань, Андрюха, уйди – как бы не покалечился.
Жмуров соскочил, но, не удержавшись, сел на свежий грунт. Трактор медленно тронулся, увлекая за собою прицеп, а из прицепа в траншею так же медленно, но со стуком упали три гроба. Два из них легли хорошо, а третий, зацепившись подобием ножки за крышку второго, застрял в наклонном положении. Два рабочих, что стояли, опираясь на лопаты, и покуривали, проворно спрыгнули в траншею прямо на крышки двух гробов и черенками лопат столкнули его. С глухим стуком гроб занял своё место в траншее. Жмуров поднялся и бросился к вылезшему уже из кабины трактористу. Но тот, не дав Жмурову и рта раскрыть, отстранил его рукой и крикнул:
– Давай, Петро.
Нож бульдозера громко стукнулся о землю, и бульдозер пополз на Жмурова. Тот едва успел отскочить и только покрутил пальцем у виска. Двое рабочих, те, что сталкивали гроб в траншею, теперь стояли в стороне, приставив черенки лопат к ноге, как карабины. А бульдозер урчал, и вскоре вся траншея была засыпана. Снявшись со своего караула, рабочие соорудили из излишков земли небольшой длинный холмик, установили деревянный столбик с номером захоронения. Один из рабочих несколько раз пристукнул тыльной стороной лопаты по склонам холмика и, довольный своей работой, отошёл. А Жмуров не унимался:
– Что ж вы это, мужики, так? Не по-людски это! Почему без родных, как собак каких-то? И вообще: кого хороним?! Всё как-то тишком, словно в тайне какой! Может, вообще…
– Что вообще? На что намекаешь? – огрызнулся тракторист. – Да и что ты к нам-то пристал? Мы люди маленькие. Иди у своего дружка выясняй.
– У какого такого дружка?
– У начальника! Вы же с ним чашка-ложка. Ты у него теперь правая рука. А нам что? Мы знать-не знаем, ведать-не ведаем. Нам выдали наличку и…
Тут тракторист осёкся и мельком взглянул на товарищей: не сболтнул ли чего лишнего. Те неодобрительно покачали головами. Но Жмуров на переглядывания внимания не обратил, он решил пойти прямо к директору и рассказать ему о безобразии, так сказать, глаза раскрыть. А, если директору всё это известно? Всё равно надо!
Похоже, директора успели предупредить, и он спешил выйти из своего кабинета, но столкнулся в дверях со Жмуровым. В кабинет его не пригласил, не предложил даже сеть на стул в приёмной, а поговорил стоя, мимоходом. На все торопливые доводы водителя спокойно и рассудительно ответил, что фирма не может заниматься благотворительностью (вы же не станете спорить, что за всё надо платить?), объяснил, что и так долго ждали, но, коль не смогли родственники вовремя оплатить по тарифам… Директор не договорил и развёл руками.
А Жмуров смотрел на его молодое красивое лицо, на идеально подстриженные и уложенные волосы, на дорогой костюм и элегантный галстук с изящной заколкой, чувствовал исходящий от директора аромат туалетной воды, и ему захотелось, нет, не ударить, а смять всё это – лицо, причёску, костюм. Смять, перемешать, разровнять, чтобы стало всё похоже на перемешанную с травой кладбищенскую землю. Но только махнул коротко рукой, повернулся, чтобы уйти, потом остановился, словно хотел что-то сказать, но передумал и вышел.
[themoneytizer id=»48002-28″]
Всё это вспомнил Жмуров, сидя в гараже. Он немного пришёл в себя и решил пройтись по вечернему городу, чтобы привести мысли в порядок. Он корил себя за то, что напился, что жене досталось, думал, как мириться станет. Только что прошёл дождь, и на тротуаре, недавно вымощенном новой плиткой, подошвы скользили. Жмуров сошел на проезжую часть – асфальт был менее скользким. Его белые брюки были испачканы и забрызганы, но Жмуров уже не замечал этого, словно ему стал безразличен его внешний вид. Даже шляпу он снял и нёс в руке.
Он не сразу заметил два огромных светящихся глаза, появившихся из-за поворота. Фары надвигались прямо на него. Жмуров отпрыгнул и почувствовал спиной холод кирпичной стены. «Как на расстреле», – подумал он…
А белая шляпа ещё несколько метров катилась по дороге.