АЛЕКСЕЙ ФИЛИМОНОВ
Поэт, литературовед, переводчик. Родился в 1965 г. в городе Электросталь Московской области, окончил факультет журналистики МГУ и Высшие литературные курсы при Литературном институте им. А. М. Горького. Автор семи книг. Переводчик английских стихотворений Владимира Набокова. Член Союза писателей России.
Живёт в Санкт-Петербурге.
УСПЕНИЕ СОСНОРЫ
Хорал вплетался в сумерки дождя,
Не гасли дерзновенные созвучья,
И лик его, за маревом скользя,
Вдруг засиял через листву и сучья.
Теперь он стал собою, Боже мой,
Оставил на земле камзол поэта,
И, не тревожим более виной,
Следит за нами искорками света,
Не соглядатай и не судия,
Проситель воплощённой благостыни.
В мерцанье, в тучах, в пенье соловья
И в каплях орошаемой пустыни
Тревожным духом ливня и огня,
Внезапно совмещённых в красках горя,
И в небе проступает полынья,
Звездою увлажнённая во взоре.
* * *
То ли ангел,
То ли бес —
Заглянул в окно,
Исчез.
По пожарной
Каланче
В ад низвергнут,
Словно Че?
Или вверх —
По водосточной
В рай восходит,
Где Источник?
Дождь смывает
Пух и прах,
Оставляя
Чистый взмах.
НЕМАЯ ГОЛЬ
Немоголизм — молчанье духа,
Стяжанье слова в тишине.
Рыдает Блок пред бездной глухо
И тихо жалуется вне:
«Кругом помголы и моголы,
Летуч голландец на весу,
И новизна для жизни голой
Трепещет каплей на весу
Нерукотворного Грааля,
И ждёт Владимир Соловьев
Когда Софии час настанет
Для сада вещих соловьев.
Там дремлет Сирин на припёке,
Чтобы восстать в лиловой мгле,
Провидит Врубель на Востоке
Звезду в закатном хрустале».
И слово грянет в укоризне,
Уже не в силах передать
Томления крылатой жизни,
Преобразившего тетрадь.
* * *
С чубами древняя война
Моей не сделалась войною,
И паче смерти тишина
Вотще клубилась над страною.
Пока Кий с Щеком и Хорив
Свою испытывали волю,
Мой дух, за Лебедем отплыв,
Тень вечности алкал по полю.
И мне сияли купола
Софии или первозванства,
Когда сжигали вы дотла
Слова и души всепространства.
Так мне доверилась межа,
Испепёленная войною.
Восставший в мире не спеша
Залечит раны глубиною.
* * *
Кубы кварталов в небес бирюсе
И в лиловатой лазури колодцы,
О восхождении знают не все
Ради единой души в первородстве
С градом, мерцающим над кораблём,
Что воспарил над неверием ада,
Явь устремляется в горний проём,
Только цветы отгорят листопада.
В просинь восходит петровский фрегат,
В трюмах стихи и томление песен,
Здесь непропетых, и полдень, крылат,
Для устремлённых в бессмертие тесен.
Так постоим у нетленной реки,
Нам отразившей души восхожденье
Ради слиянья, и снов огоньки
Над Петроградкой затеплит круженье.
* * *
Я из племени духов…
Е. Б.
Боратынский: «Не дано
Воскрешенья Недоноску:
Прорубить в раю окно
И в стихе поставить сноску».
Но зато он — что пиит,
Призывая и пророча
Слов прозрения магнит,
Заполняет рифмой прочерк,
И скрепляет небеса
С ускользнувшею землёю,
Тем, что светится слеза,
Незапятнанна войною
Между мигом и стихом,
Меж материей и краем,
Недовоплощён грехом,
Уносимый в рай трамваем.
КЕЛЬЯ
С первым лучом поутру,
В незамерзающих росах
В руки отныне беру
Старообрядческий посох.
Путь проложил мне Исус,
В зорях цветёт разнотравье,
Небо дарует из уст
Крест высоты и познанья.
Маленький крест лубяной
Воды излечит и сушу.
Тень за моею спиной
Выльется в светлую душу.
Горницы стены — врата,
Вниду в молельную келью,
Здесь дожидаюсь Христа,
Росы искрятся метелью.
Над плащаницею Сам
В синих ветрах Саваофе,
В келью стучится и к вам
Странник в мечтах о Голгофе.
ГЕЛИОТРОПОЛЬ
Над городом в воздухе грязном
Есть база заоблачных войск,
С толпы собирающих праздной
Энергию, волю и лоск.
В хранилищах синей печали,
Над стенами, под синевой
Не спят инженеры ночами,
Алхимики с тёмной судьбой.
Эссенция в баках хранится,
Прозрачных, как ваша слеза.
И смог бы любой удивиться,
Попав на минуту в Сезам.
Молчат перегонные колбы,
Не ведают люди в делах,
Что дух безымянный и злобный
К теням их слетает впотьмах.
Поскольку незримую пряжу
Пускает к земле паучок,
Он тянет и будущность вашу,
И липнет к душе, что зрачок,
Вбирая сквозь серую линзу
Поступки, слова и дела,
Но шепчет слова укоризны,
Чтоб вас раскалить добела.
Есть в городе каждом надстройка, —
Поведает нам озерцо,
В сердцах отразив над помойкой
Вампира чужое лицо.
И с каждою зарёю приборы,
Впиваясь в толпу и людей,
Плодят нелюдимые взоры
В концлагере снов и идей.
За смогом невидимый лагерь!
Разбиты палатки, и Зверь
Здесь бродит, взыскующий влаги —
Эссенции ваших потерь.
Не станьте рабом превосподней*
Петляет в личинах толпа,
Заложница ласковой сводни,
У вас — вдохновенья тропа.
* Ад, скрываемый облаками.
* * *
Люблю аи над рестораном Блока,
Лимонный росчерк звёздных Леонид,
И херувима золотистый локон,
И в окнах жёлтых на Фонтанку вид.
И желтизну правительственных зданий,
И золото сусальных куполов,
Лимонно-рдяный отблеск привокзальный,
И Сириус желтеющих часов.
Так время жёлто, и блестит медвяно
В нём золото расплавленных глубин.
Корона над закатом оловянна,
И купол медный спаян жаром спин.
* * *
В электронном музее грядущего века
Ордена и медали, и сломанный зонт,
И последствий немало, но нет человека,
Он устал, улетел, просверлил горизонт.
Опрозрачены стены в ненастную пору,
Ибо избранных ищет благая рука,
Чтобы в рай пригласить, только хакеру-вору
Мнится сон, что он в бездне воскрес на века,
С низлагаемым саном предвестника счастья;
Экспонаты тонки, а их души нежны,
Пригласите под своды музея ацтека,
Ради власти проснутся индейцев сыны.
Семистразный дворец отточил свои взоры,
Вечный град на земле предначертан тому,
Чьи доносятся вне бытия разговоры
Со свечением, что неподвластно уму.
* * *
Санкт-Петербург — основа Рима.
— Земного Рима? Рима нет.
— Он — откровенье пилигрима,
Грядущий вечности завет.
Быть может, град — двойник Пальмиры?
— Пальмира стёрта на века.
— Смотри как облекли кумира
Из влажной бронзы облака.
Санкт-Петербург — из Атлантиды,
Наперсник грёз и синевы.
— Не все Петра достойны виды.
— Но как порфирна ткань Невы!
Надмирна лира на закате,
В раю мерцают купола.
— Сколь холодны его объятья
Из золотистого стекла!
— Над ним бездонность нетаима,
Зеленоваты сны болот.
И покидает гавань Рима
Для вечной битвы Петрофлот.
* * *
Павла перестроены полки —
Император впереди, незримо
Возглавляет битву, вопреки
Смерти под виденьем серафима.
С Александром бьётся он сейчас,
Сыном, на закланье осуждённым,
Но невидим этот бой для нас,
Разве что во снах заворожённым.
Пушки, ружья, сабли и штыки,
Дым, пальба и труб громокипенье —
Сдвинулись пехотные полки,
Конники перетекли в сраженье.
Год который слышу этот гул,
Так парады завершились бранью,
И в «Ура!» потешном потонул
Стон, дробимый эхом зыбкой ранью.
ПРАПАМЯТНИК
Что ты сидишь, как памятник?
Люди вокруг, спеша,
Думают, это маятник —
Столь горяча душа.
Вон Достоевский пламенный
В мире скорбит о всех.
Чует гранит подавленный
Слёзы толпы и смех.
Каменный, неприкаянный
Шепот камены жду,
Вечностью высекаемый —
Окаменел в аду.
Владимирская, памятник Набокову.
* * *
Не признаётся во тьме переводчик,
Что перевёл он, а что потерял.
Так устремляется в бездну извозчик
За багажом, полетевшим в провал.
С кем толковать о мешавшей поклаже?
Все кривотолки отправятся в сны.
Кони одни не грустят о пропаже,
Вывезут всё из небесной страны.
Над толмачами густы акварели,
Кони бледны и асфальт вознесён,
Мимо проносятся ульи и ели,
Мёдом елея сквозит небосклон.
ЗА БАБОЧКОЙ
Витиеватый стиль Набокова —
Витальность в нём и пустота
Предвестьем таинства глубокого
Над равновесием холста,
Едва нарушевшего звуком,
Оттенком, таяньем, мазком
Гармонию стрелы из лука,
Над миром пущенной тайком,
Сшивающей и холст, и бездну,
И роковую немоту.
Излучина в раю воскресла,
Где бабочка сулит мечту.
* * *
В Петербург незримое везут —
Скарб нехитрый, веком не таимый,
Чувства переплавленных минут
В образ духа, вечностью хранимый.
Свозят безымянные полки
Для парада на Кавалергардской,
Доставляют по волнам реки
Пряности бездонности посадской.
С неба поступает тишина,
Голубем пророча весть познанья.
Петербургской новизной полна
Неземная зала ожиданья.
Свалены в безмолвии тюки,
Прибыли укоры и сомненья
К тем, кто воплотился вдоль реки
В сон бесплотный ради песнопенья.
В воздухе духами пахнут сны,
Набухают синью стены эти.
Нам чужие вещи не нужны,
Выросшим из мотыльков столетий.
* * *
«Спустил седой Эол Борея»*,
Как завещал един пиит,
И, на закате холодея,
Земля в объятья снов летит.
Где путь торит усталый лыжник
Под фонарями и звездой,
Во тьме — печати чернокнижья,
Но крик разносится простой:
То вестник духа неземного,
И, время устремляя вспять,
Лыжню он пролагает снова,
И крошит снегопад в тетрадь.
Там стих живёт румяноликий,
В каком году он сотворён?
Вослед пугливой Эвридике
Герой спешит за небосклон.
* Гавриил Державин.
* * *
Стоит ли, право,
Копаться в бездонном?
Чудища справа,
Налево — бездомны.
Жуткие виды
За глянцем потехи,
Вне Атлантиды
Немые прорехи
И лемурийская
Жажда наживы.
Не за пропиской
Сошли херувимы.
Можно ли трогать
Остывшие камни?
В краске по локоть
Бродить до утра мне.
Вечно ль касаться
Немого гранита?
Там инкассаций
Машина сердита.
Дань собирая
И с плоти, и с духа,
Карму подвозит
Немая старуха.
Отсвет блокады
На гречке и слове,
Сны-листопады
На кровной основе.
* * *
Сомнамбулическая простота
Со мною исподволь заговорила,
И я увидел, что мечта не та,
Не прежняя, что сделалась уныла,
Меня ведёт неспешною иглой,
То проникая в отраженья ила,
То в зазеркалье, чей хранитель злой
Меня клянёт невемым языком, —
Мол, станешь в отрешённости золой,
Когда судьбой в неведенье влеком
Сквозь амальгамы зрения и слуха,
Что нет нет там ничего, чего тайком
Я не увидел вдруг по воле духа.
* * *
Испарина бродит по телу
И птицы молчат за окном.
Простуда — привычное дело,
Я призрачным светом влеком.
Несебр и Созополь далёко,
Не зная о них ничего,
Я пламя провижу с Востока,
Вы солнцем зовёте его.
Лет мало, душа неприметна,
Но как она светом полна,
И я выкликал безответно
Былые в ночи имена
Из прежней, заброшенной жизни:
Геракл, Андромеда, Эсхил,
И в призрачной звёздной отчизне
Я их до сих пор не забыл.
И впрямь возвращается детство?
Играли в овраге в потоп,
И таяло в Туле наследство —
Из Гипербореи сугроб.
Фото автора.