НАТАЛЬЯ ЛЯСКОВСКАЯ
Наталья Викторовна – поэт, прозаик, переводчик, публицист.
Член СП России. Член ПЕН-клуба русских писателей. Член Совета Международного Союза православных женщин. Работает в пресс-службе Международного Союза православных женщин. Председатель жюри фестиваля для детей и юношества «Таланты Московии». Председатель жюри (поэзия) Всероссийского Гумилевского литературного конкурса для подростков и юношества «Золотое сердце России».
Лауреат Почётного Знака Дружбы народов «Белые журавли России» и медали «Поэт и воин Игорь Григорьев 1923-1996 гг.» за большой вклад в сохранение и развитие русской словесности, традиций патриотического воспитания (2016 г.).
Живёт в Москве.
«Познание в том, что Бог есть, Он Сам насадил в природе каждого».
св. Иоанн Дамаскин
* * *
держись подальше говорил мне духовник
от крипт таинственных и непонятных книг
пророков и кликуш не слушай тётка
на кой те ведать что там будет впереди
ты думалку гляди не повреди
молись сноси страданья бабьи кротко
живи попроще лапти юбка да платок
хоть вот он близок но не цапнешь локоток
вари борщи стирай сажай рассаду
тебе вредны раба стишки Сковороды
и аввы Роуза авгуровы труды
не надо больше их читать ты слышь не надо
а я дерзаю всё меж смыслами мечусь
постигну истину освою научусь
и за апостолом воскликну
верю Боже
отрину мудрствованья опыт и слова
дай стать причастником Святого Естества
хоть на мгновенье
обдери мне кожу
чтоб цепь земная вдруг разорвалась
чтобы душа с Тобой ликующе слилась
чтоб я в кругу отцов каппадокийцев
забыла суть имён что род людской
Тебе присвоил мучимый тоской
отмыться от клейма христоубийцы
но я боюсь что обернусь назад
увидеть сыновей и майский сад
сожги мне память вщерть необратимо
склероз деменция альцгеймер ну давай
замру на точке доступа вай фай
и наконец Твоё
услышу
Имя
жажда чистоты
собрала чемодан и в прихожую нет уж подальше пинками за самую дверь
забирай да вали всё закончилось vale издох зверь либидо постылый поверь
мне теперь всё равно день-июнь за окном утро-вечер январская ночь
прочь потрёпанный эрос минхерос старперос роспис кобельерос и проч
о блаженство одной на безгрешной старушьей кроватке безгрешно уснуть
только милой подружке-сорочке позволив обнять мои бёдра и что там и грудь
только Богом мне данного тела вдыхать аромат-умират суховей сухоцвет
и забыть что не так и забыть что не то и забыть сколько вешу и сколько мне лет
и постыдные тайны которых мешок на закорках пыхтела-влачила немал
и дорогу к врачу что железом на крючья полжизни родильное лоно вздымал
снова девочкой стать я хочу как в коробке подарок свертеться в уютном домке
в нежно-бежевых тапках сидеть да в горошках платке да с конфетой в руке
и не видеть вот так в простоте ни тщеты ни чужой суеты ни своей нищеты
снам отрадным внимать где играют в раю птицы ангелы люди цветы и коты
и не знать ничего кроме смыслов евангельских пусть говорят что раба что овца
и на сына смотреть снизу вверх как на старшего брата и даже всё чаще отца
за любимых молиться да петь птица эй поэтица по небу по речи по русской плыви
я невинность верну телу мыслям словам
и стихам
и душе
и любви
о любви о подвиге о смерти
вам легче выскочить вздымая рваный флаг
вперёд других — умрём же брат за брата
чем каждый день один хотя бы шаг ступать по направлению к утратам
вам легче за химеру умереть за взгляд за жест за счастье за идею
чем тщиться день за днём перетерёть оковы страсти цепи блудодея
скорей спихнуть ярмо с усталых плеч — без осознания грехов и покаянья
чем много лет старательно беречь страданий свыше данных достоянье
что смерть что подвиг длящийся лишь миг — ну час ну день неделю может статься
ведь это легче чем как ученик за мигом миг десятки лет смиряться
чем беззаветно возрастить дитя что родилось по сбою организма
с уродством внешним или очертя вокруг себя кордоны аутизма
питать своею плотью всё отдать и убедить навечно что родные
не могут ни отречься ни предать ни улизнуть от них на выходные
взорваться легче чем гореть сто лет любовью душу словно угль вздувая
и квант за квантом отдавать свой свет делить свой дух как части каравая
голодных вечным хлебом утолять бездомным сшить нетленную рубаху
не разбирая где агнец где тать и к мантикорам подходить без страху
и горе долгое без слёз переносить из-под недвижных тел таская говна
мыть и кормить и вслух не голосить за что мне Боже этот узел кровный
и мать и недостойного отца вонючих страшных потерявших разум
прощать любить до самого конца не поддаваясь мерзким метастазам
себяжаления уныния тоски гнать мысль о том что лучшие мол годы
коту под хвост и до керстной доски мечтать забыть детали их ухода
мгновенный подвиг — памятник чему
гордыне славе самоубиенью
так легче чем в разрушенном дому нанизывать мгновенье на мгновенье
чтобы собрать достаток и опять воздвигнуть крепость выбитого рода
и каждый день чуть взбрезжит свет вставать идти трудиться стать зерном народа
среди других таких же кто молчит и дело делает хоть наг и унижаем
кто колотилом плевелы лущит чтоб для других стать добрым урожаем
нет — умереть лишь вспыхнуть и сгореть любая смерть не длится дольше жизни
а ты попробуй медленно стареть рыдая горько в безконечной тризне
без ропота вериги дней носить отбросив молью битые эгиды
и что ни ночь то гнев и боль гасить и просыпаться утром без обиды
от всех таить следы незримых битв раскрыв как крылья переплёт псалтыри
да терпеливо глиною молитв латать расколы в сердце в храме в мире
и лишь когда дотянем на горбу всё что назначено до самого до края
умрём с отпустом
созидав судьбу
которую как подвиг избираем
прощай антоновка
в тринадцать под грудками пахло антоновкой
такой нежно вызревшей с кожицей тоненькой
в семнадцать до паморок детским питанием
заблагоухало
и в нежном смыкании
с младенцем пришло моё первое счастье
но кто-то решил мою жизнь обокрасти
о как я хотела чтоб много детей
о как я ждала благодатных вестей
но нет
млечный дух утекал не по волюшке
и вдруг в тридцать семь он вернулся
для Колюшки
и снова гордилась я грудью кормилицы
и славила счастье в узорах кириллицы
и благоухало всё тело Наташино
молочным улусом младечными кашами
но минули годы мои детоплодные
я стала пустая я стала негодная
припомнила лимфа невинность антоновки
старается дать аромат да не в тон-таки
знать что-то напутала в формуле крученой
химичить неважно обучена
вот чтоб заглушить эту муку нательную
душусь я под грудью
шанелькой поддельною
старая дублёнка
и в этой дублёнке в которой под вечер кормили собак
свой век коротающих кротко на дачных задворках
пропахшей костром из листвы прелых книг и ненужных бумаг
дублёнке из шкуры какого-то древнего орка
в чьём правом отпадке истлел за последом послед
пока слепошарые мявкали в шерсти измученной кошки
где было им всё спальня мыльня обед туалет
а в левом ещё шевелятся очистки печёной картошки
и в ней же накинув на плечи бежали к реке
где ловит билайн чтобы «скорую» вызвать для близких
и горько рыдали зажав отвороты из меха в руке
и падали в ней на тропинках от сырости склизких
доили коров гнали кур и с оттяжкой кололи дрова
на почту спешили припрятав под ней застирушку
послать проигравшему сыну кусок своего кормова
буханку последнюю чаю последнюю кружку
ночами молились едва разбирая слепую Псалтырь
свечной парафин слой за слоем ложился на стёртую кожу
и слёзы горючие и разрывной как удар нашатырь
и Лик над судьбами родных моих реющий Божий
я в этой дублёнке теперь на диване свернувшись лежу
что после кончины владелицы мне отвели по наделу
и температурному вновь подчиняясь легко виражу
своим оживляю гореньем дублёнкино дряхлое тело
всё сладко смешалось виденья и явь и в юдоли иной
прошедшее словно пульсирует облаком в ямке подвздошной
и так хорошо мне в дублёнке как будто в утробе родной
что в ней и на небо доставьте меня если можно
* * *
Зорька
родина-корова
пыря — вилы на башке
эй кричу тебе здорово на говяжьем языке
обниму-ка дай подруга на виду всего села
буро масть твоя муруга с детства жаркая мила
только шкура вот беда мне набок съехала с горбка
как дублёнка что с годами телу стала велика
да залысины на шее где верёвка холку трёт
да огузок погрузнее да корягой порван рот
но как прежде волоока тёмно-рыжая краса
ты ж моя звезда востока первосортные мяса
словно в юности лодыжки так девически узки
а на лбу — ромашки вспышка золотые лепестки
что ж поникла ты родная средь подрезанной стерни
может я лекарство знаю
Милка
только намукни
тут ты мне в ответ со вздохом
так мычально муу да ммммуу
ой мне тоооошно ох мне плоооохо —
мукай дальше я пойму
про траву дурман-отраву что за речкой разрослась
про нахлебников ораву что на «меринах» внеслась
из столиц в твой край бурьянный на прадедово житьё
лопать маслице сметану мучить вымечко твоё
про соседа что с нагайкой караулит у ворот
про бачайку выпивайку матюками полон рот
про экзему корневую — хвост сгорает словно трут
да как оводы жируют — плоть твою под кожей жрут
вот стоишь мычишь вздымая бочковатые бока
рёбра-обручи сжимают тушу крепкую пока
хрумкаешь моток барвинка — от поноса самый айс
и не ведаешь скотинка
Велес рявкнул
собирайс
стало живота гонезе час опусньти явлен
из червлених ярм верезо ради горних скинь пелен
хвате татям услужати с млеком кохтати руду
в ирий-рай тебе одряте вьсхитити я гряду
Майка
милое говядо
вот уже промчался май
лето мимо осень рядом зимний голод — принимай
и пожар что середь ночи вспыхнет вдруг под новый год
и ледник что раскурочен будет в ходе спасработ
побежишь ревя небога ты на яму вся в огне
и меж плит сломаешь ногу по велесовой вине
тёла тяжко знать что веку нам осталось с гулькин нос
что забьют тебя калеку в самый праздничный мороз
что и мой пожар взъярится сердцем чувствую вот-вот
скоро осень загорится ну а дальше новый год
что и я ломая кости мозг понятия судьбу
заметаюсь на погосте лоб яловий расшибу
воспарим не чуя веса растворяясь на свету
ты к древесному Велесу я к небесному Христу
ох ты что Ж за мука снится если спишь средь бела дня
три коровы три сестрицы были в жизни у меня
к земле
не надо встав к пяти накидывать осинку
заклёкшую как луб всю в мольих вензелях
и в полутьме вздувать каряку-керосинку
вар в кружке скипятить хлебнуть — и через шлях
вкруг обойти садок добраться до дроварни
в хрустящей мгле ночной отбить с пяток полен
и чуять на губах январский жар полярный
и хватку мужика-мороза у колен
а распалится печь — не надо утром лунным
в трёхведерный бачок свинячью пищу сечь
на лавочной доске щербатой меццалуной
да «с радива» ловить далёкой жизни речь
как нагло верещат на «пионерской зорьке»
у нас в хлеву своя со звёздочкой на лбу
и сытный стойла дух и запах крови горький
въедятся в плоть мою впитаются в судьбу
ешь мать-корова жуй и силосом полезным
насыти молочко чтоб зиму перемочь
и бабушке с клюкой и девочке болезной
будь зорькой в небесах когда уходит ночь
зимища за окном а я в гнезде столичном
сижу гляжу в окно где мир мороз трощит
у Бога соловей в запазухе тепличной
у сына за спиной надёжной словно щит
не надо мне сейчас задрав подол до паха
по вязкой колее чесать с дитём в снегу
в автобусе трястись и умирать от страха
что в лазарет живым доставить не смогу
не надо хоронить родных в земле железной
дробить ломами наст до глины до корней
и выть на холоду вдовицею бесслезной
и через гроб глядеть в ознобный мир теней
а здесь-то рай-зима сиди старей безбедно
хочь хлеба на те хлеб хочь чаю на те чай
какое счастье жить в опеке заповедной
спи если хочешь спать а спросят отвечай
благодари
молись
но что же я всё чаще
тоскую по селу родному своему
и вижу через лет густеющую чащу
сквозь выморочный дым и ледяную тьму
как бабушка встаёт с лежанки костоправки
закутывает плат зевает крестит рот
растапливает печь берёт секач на лавке
и начинает день
и так из года в год
крестьянское моё всё ближе мне всё ближе
и бабынастин зов всё чётче и сильней
унученька вернись на землю
даже ниже
работать чтоб на ней
покоиться бы в ней
* * *
сынок не плачь
уж так случилось
проштрафилась
переключилась
спалилась не допев псалма
«изми мя от врагов мой Боже»
как мы с тобою непохожи
я так удивлена сама
не плачь
слезами не поможешь
ну что-нибудь продашь
заложишь
скопила много барахла
раздашь
оставь лишь платье в птицах
чтоб я могла тебе в нём сниться
чтоб помнить
что вообще жила
не плачь
мне это будет больно
я возвращу заём онкольный
а ты живи
гнездовье вей
с тобою буду я незримо
беда в молитве растворима
сынок
особенно в моей
* * *
подвинься дерево я под тобой прилягу
и дай мне карандаш и дай бумагу
и дай мне тень в июльский жаркий день
да из листвы рубаху мне надень
и дай цветов чтоб насладиться мне
их ароматом дивным при луне
плоды с ветвей не пожалей стряхнуть
от мошек обмахни
и не забудь
из раны на стволе мне сок налить
чтоб я могла бы жажду утолить
отдай кору чтоб кожу продубить
чтоб мне от мира защищённей быть
и дай мне дров чтоб косточки согреть
когда твои начнут мучительно гореть
да соловья отдай чтоб тьёх да фью
мои стихи перекликались как в раю
и вот —
дай гроб
чтоб я истлев дотла
тобою
дерево
когда-то стать смогла
