Владимир Мельник. Наставник

ВЛАДИМИР МЕЛЬНИК
Владимир Иванович родился во Владивостоке. В 1974 г. окончил филологический факультет Дальневосточного государственного университета, доктор филологических наук, профессор, член-корреспондент АН Республики Татарстан. Член Союза писателей России, Почетный работник высшей школы, член Императорского Палестинского Общества, член Союза журналистов России. Лауреат Международной литературной премии им. И. А. Гончарова, лауреат премии имени Великой княгини Елизаветы Федоровны (ИППО) и пр. Научные труды публиковались в международных журналах на английском языке, в Германии (на русском и немецком языках), Японии (на японском языке), в Югославии (на сербском и русском языках), в Венгрии (на русском языке), в Румынии (на русском и французском языках), в странах СНГ на русском, украинском языках. Переводился на нанайский язык. Критик. Публиковался как поэт и прозаик. Живёт в Москве.

Наставник

В 2005 году умер известный дальневосточный критик, профессор Дальневосточного государственного университета Сергей Филиппович Крившенко, чья судьба была по-своему необычна. Не знаю, сколько он за свою жизнь издал в свет книг, выпустил в жизнь студентов. Очень много. А для меня он не один год был старшим товарищем, наставником. Мы познакомились с ним, когда я был еще студентом-­пятикурсником, а он прибыл из Хабаровска руководить кафедрой русской и зарубежной литературы в Дальневосточном университете. Затем мы стали коллегами. Он рекомендовал мои первые статьи в журнал «Дальний Восток», радовался моим успехам: первой книге, статьям в серьезных академических журналах. Помню, как он однажды при встрече вытащил из портфеля номер «Литературной России» и спросил: «А ты знаешь, что твою заметку напечатали в «Литроссии»?» Я еще не знал. Он протянул мне свежий номер газеты с внимательно прочитанной и обведенной карандашом заметкой: «Молодец!» Читал он всегда заинтересованно и внимательно, обязательно выражал свое мнение и, если был не согласен с чем‑то, поправлял: «А здесь ты не прав, дорогой. И знаешь, почему?» Начиналась «разборка полетов». Его наставничество не было занудным учительством. Он был именно старшим товарищем, щедро дарившим свой жизненный и писательский опыт. Приходил домой и к себе приглашал. Как сейчас вижу его: голова с красивой сединой, рука в кармане, в глазах озорство — ​курит. Правда, курил он как‑то несерьезно, всегда было впечатление, что больше за компанию, «для души». Всегда выловит в разговоре какую‑то главную тему — ​и уже долго с нее не сойдет. Характер у него был упорный, украинский. Один его недруг возмущался: «Он засядет, как сом под корягой, ничем его оттуда не выкорчуешь». Когда у меня слегка «подросли крылья», он не поленился написать большую статью о моих критических опусах и опубликовал ее в молодежной газете.

Его любимой темой был Дальний Восток. О чем бы не писал он, украинец с дальневосточной пропиской (родители его жили в селе где‑то под Уссурийском), он всегда возвращался к этой теме. Он знал, похоже, имена всех мореплавателей, побывавших на этой величественной окраине России, помнил обо всех, кто хоть строчкой откликнулся на дальневосточную тему. Он взял на себя труд составить громадную «Дальневосточную хрестоматию», в которую вошли произведения наших классиков, писавших о Дальнем Востоке. Часто можно было от него услышать имена Станюковича, Гончарова. Особенно он любил говорить о «Фрегате „Паллада“».

Расстались мы давно, еще в 1984 году, но помню его как сейчас. Последний раз я позвонил ему, кажется осенью 2005 года. Он был уже безнадежно болен, но не сказал мне об этом. Зато сказал: «Я в своей статье ссылаюсь на тебя: по поводу Бенедиктова. Я ведь не знал, что он писал о Камчатке!»

Прошли годы. Теперь, когда я задаю себе вопрос, чему я у него научился, думаю: неравнодушию. Он не был большим критиком, большим писателем, но у него было ярко выраженное писательское отношение к жизни, к литературе. Он окидывал хрестоматийные тексты свежим взглядом, видел то, что обычно ускользает от ученого, но открывается писателю. Знал он очень много, иногда удивляя собеседника познаниями, которых от него, казалось бы, трудно было ожидать. Пройдя через многие модные веяния в науке и литературе, сохранял свой крестьянский, спокойный и основательный, взгляд на вещи. У него всегда было много друзей и много врагов, о которых он иногда, помню, говаривал: «Я у них виноват уж тем, что появился на свет». Почти не было людей, относившихся к нему нейтрально. Признак живой души.