МИХАИЛ ГУНДАРИН
Родился в г. Дзержинске Горьковской области. Окончил факультет журналистики МГУ. Кандидат философских наук, доцент, преподавал в Алтайском государственном университете. В разные годы занимался журналистикой на краевом телевидении, в газетах «Вестник АТН», «Алтайская неделя» и других. Член редколлегий, главный редактор различных литературных изданий. Автор множества публикаций в различных журналах. Автор книг «Календарные песни» (1994), «На экране» (1999), «ЛМ: провинциальные хроники» (2001), «Новые календарные песни» (2004), «Горячо: бесполезно» (2008), «Старый поэт» (2011), «Говорит Галилей» (2013), «#ПесниЦоя» (2022) и других. В соавторстве с Евгением Поповым в 2022 г. написал книгу «Фазиль» — первую биографию Фазиля Искандера. Поэт, прозаик, критик, член Союза российских писателей.
Живёт в Москве и Барнауле.
* * *
почему не улететь отчего не в пятьдесят
очень просто: поглядеть что без нас давно глядят
лёгок лёгок одинок поднимаюсь словно шар
мир валяется у ног обознался оплошал
кто уже под потолком про того не рассказать
самым крепким языком не заметить не связать
Десятая баллада
Над 307‑м километром холодное солнце взошло.
Каким‑то неведомым ветром меня в эту глушь занесло.
Я был содержимым попуток, не знаю что делать теперь,
И кажется через минуту навеки закроется дверь
Тяжёлую эту пружину едва ли удержишь плечом
О главном молчать прикажи нам (шепни для начала — о чём)
Кто в этом холодном мотеле последнюю ночь проведёт?
О чём нам синицы свистели весёлый апрель напролёт?
Зачем ты мне снова приснилась, и снова была холодна?
В какие карманы набилась тяжёлая горстка зерна?
И снова — измена, измена, а после — беда и беда.
Но это финальная сцена, и сыграна не без труда.
Езжай, очевидец, обратно, пей пиво и вправду молчи
Про эти разрывы и пятна,
Потерянные ключи.
* * *
Пели-спали, где только придётся,
водку в ступе любили толочь.
Но не пьётся уже, не поётся,
и не спится в холодную ночь:
Жизни жалко и жалко собаки,
остального не жалко почти
В подступающем к сердцу овраге,
у большого ненастья в горсти.
Рассвет
поздней ночи этажи
громоздятся как попало —
проржавевшие Кижи
мёртвый лес лесоповала
в этом омуте душа
хорошо играет в прятки
в небе нету ни гроша
только лезвие в подкладке
кто‑то проведёт веслом
по воде — по гладкой коже
мы же тёмное стекло
под прозрачное положим
* * *
Ты‑то помнишь эту музыку ТВ
Эти танцы в беспощадной синеве
Помню-помню занавешенный экран
Чью‑то кровь из чёрно-белых рваных ран
Были молоды мы, молоды тогда
А над нами говорящая вода
А над нею ледяные небеса
Между ними города и голоса
Десять жизней уместились в полчаса
* * *
скрипел снег
под ногами
подшучивал век
над нами 88‑й
кончался
вернуться туда домой
там бы остался
на том сейчас и стою
шатаясь малость:
мы были тогда в раю
как оказалось
* * *
Я хотел бы эту ночь разгладить,
разглядеть её, зарифмовать.
Звёзды нарисованы в тетради —
я под вечер сжёг свою тетрадь.
И теперь живу неразличимым
в тесноте ночного тростника.
Хорошо живётся анонимам —
до утра валяем дурака,
а потом — ты видишь? — исчезаем,
как слеза стекаем по лучу.
Ночь страшна, а день неприкасаем.
Я об этом думать не хочу.
Розы
Роза X
Легче выдумать слово, чем самый простой цветок.
В прошлой жизни такое бывало, а в этой — стоп.
Разговор не о снах, потому что какой в них прок?
Не сравнится с живой водою густой сироп.
Впрочем, как рассказал мне один аптечный ковбой,
полстандарта лекарства «Х» позволяет всем
выбирать для своих работ инструмент любой,
оперировать множеством сложных схем.
Ну и что же с того? Предположим огромный дом,
миллион освещённых окон, открытых вдруг.
Все они нам видны, только кто объяснит, в каком
превращаются в розу желание и испуг.
Роза Y
«Навсегда» начинается заново ровно в пять,
скорый поезд отходит, крепчает казённый чай.
Мы не знаем, да нам и не нужно знать,
отчего эта кровь так печальна и горяча.
Я раздвинул все лепестки, один за другим,
обнажая развилку игрека, нежный ствол,
что дрожит под моей ладонью, но неуязвим
остаётся в конце концов, ледяной глагол.
Лёд и пламень ещё сплетутся в простом цветке
на обочине всех путей, что отвергли мы,
потерявшись как два кольца на одной руке,
расплетясь наподобие бахромы…
Роза Z
Эта роза дурна, а другая как сталь цветёт.
В каталоге соблазнов отыщешь её на «Z».
Восемнадцать шипов, проникающих в переплёт
изнутри, разумеется, а не снаружи, нет.
Времена позитивных метафор стоят столбом,
между ними натянут провод, но ток иссяк.
То, что было запретной конструкцией и гербом
на ограду теперь сгодится, а видеть знак
в зацветающем посохе ржавых труб
просто глупо, но хочется, черт возьми,
как хотелось когда‑то коснуться любимых губ…
Что поделать, мы были тогда детьми.
* * *
Проходя как рябь по воде
(вот именно: проходя
как весенний грипп), не у дел
оказываясь, дитя
зачитай мне сводки простых обид
немудрённый кодекс нашей любви
посмотри наверх, сделай вид,
по горячему оборви
Августовский романс
Ты устала, я тоже устал,
Новый день не несёт исцеленья.
Помутился июльский кристалл,
Жизнь крошится, как будто печенье.
Не стряхнуть эти крошки в ладонь,
Не скормить их на улицах птицам.
Что ещё? Угасает огонь,
Перевёрнута наша страница.
Посвежей‑то метафоры нет?
Ничего уже нет, дорогая!
Только августовский полусвет,
Но и он догорит, полагаю.
* * *
Как будто сбрасывают доски
С высокого грузовика.
Или на мелкие полоски
Рвёт равнодушная рука
Вверху полотнище тугое,
Невидимые паруса —
Так о печали и покое
Непоправимое такое
Твердит нам дальняя гроза.
* * *
Весь день шатался по проспектам,
Курил, зануда, папиросы,
Глазел, бездельник, на витрины,
Весь день я думал о тебе.
Жара и в городе, и в мире,
На всех часах +28,
Раскалены все телефоны,
И вот — кончается «Казбек».
И вот — картонные ворота
Под вечер выцветшего неба
Уже захлопнуты. И снова
Мы эту книгу не прочли.
И никуда не улетели,
Нигде не встретились — но где бы
Нам было встретиться на этой
Полоске выжженной земли?
* * *
Вот мы уехали, а облако осталось
Растить себя на вертикальном фоне,
Изображать то горб, то шестипалость,
Вздыматься птеродактилем в короне.
Показывая то, чего не знает,
Жемчужное, оно сочится белым.
Тяжёлая перина опадает,
Её клочки летят во все пределы
И быстро тают в изумрудной бездне,
Крошатся кружевными позвонками —
Во много раз прекрасней, бесполезней,
Пустынней мира, созданного нами.
* * *
Эти струны будут возмущены,
Несмотря на то, что поднявшись в рост,
Хлебным мякишем утренней тишины
Я замазал дырки на месте звёзд.
Таково воскресенье: проспать полдня,
Посмотреть наверх, покидая дом,
Хорошо, что видящие меня
Вспоминают прошлую ночь с трудом.
Это я по небу пустил волну,
Обвалил сияющий потолок,
До утра стаканом ловил Луну
И почти поймал, да поспать прилёг.
