Внучка Маруся громко закричала, потому что увидела сороконожку, нахально ползущую по моей светло-бежевой прекрасной стене. Я живу на одиннадцатом этаже. И, тем не менее, разные насекомые иногда залетают ко мне в окна и заползают через воздуховоды.
Мне тоже захотелось заорать. Но вместо этого пришлось брать рулон бумажных полотенец и, зажмурившись, вытряхивать лазутчицу в окно. Я успокоила Марусю и уложила её спать. Предварительно раз пять вымыв свои руки. Это потрясение лишило меня сна. (А вот графоманию лечит не отсутствие читателей, а только отрубание кистей рук, поэтому я вам пишу ночью о насекомых, которых не терплю). Даже бабочек, потому что однажды мой кот оторвал крылья у одной, а я решила прилечь на ковёр на полу. Повернула голову и увидела труп инопланетянина в миниатюре. Бабочка без крыльев — это очень страшно!
Разумеется, я тогда заорала. Да так, что из другой комнаты выскочил муж, который монументально сидел за компьютером, и долго ругался, а потом смеялся. Но труп бабочки смёл в совок и выкинул. В общем, всегда на мои вопли прибегали мама или отец, или вот даже муж. Но с мужем я развелась, хотя и дружу, мои родители и мой кот умерли, я переехала в другой город и теперь, в отличие от Маруси, спасти меня здесь некому.
Мой личный ад: это насекомые и холод.
При этом я живу в Сибири, где зима полгода, а в другие, более короткие времена года насекомых хоть отбавляй.
Я землянка, а насекомые — инопланетяне. Кроме стрекоз. Хотя, возможно, они просто имеют со мной много общего, если вспомнить Крылова.
Помимо насекомых и холода, боюсь я в этой жизни многого.
Я люблю людей, хотя они активно этому сопротивляются. При этом у меня получается любить тех, кто взаимно любит меня. Моим любимым не нужно ничего объяснять про меня. Я боюсь потерять их всех.
Я боюсь потерять способность смеяться почти всегда, даже на войне, особенно на войне (на любой войне вне и внутри меня).
Я боюсь утратить способность удивляться (даже хамству), потому что вместе с этой способностью я могу потерять тот особый «писательский» взгляд, при котором замечаешь то, что другие не замечают, или рассказываешь о том, что видят все, но так, что они начинают думать, что только сейчас увидели это.
Я очень боюсь поэтов. Они с других планет, не с тех, на которых живут огромные сороконожки, но всё-таки не с Земли, а с других. Некоторые даже имеют личный астероид.
Я боюсь поэтов, на память читающих свои стихи. И я вдвойне боюсь поэтов, которые сбиваются в стаи, чтобы почитать свои стихи.
При этом у меня приличное количество друзей-поэтов, которые читают свои стихи и иногда сбиваются в стаи, чтоб почитать свои стихи. И эти стихи я очень люблю, и самих друзей-поэтов тоже, не смотря на их инопланетность. Надеюсь, они об этом знают и снисходительно относятся к землянке.
Я ведь землянка, и я очень боюсь публичных выступлений. Я боюсь не понравиться. Я боюсь забыть собственный текст. Я обязательно его забуду, потому что не помню наизусть ни одного своего стихотворения, даже самого короткого.
Чужие — пожалуйста!
Мой любимый мужчина в ответ на эти жалобы сказал: почему ты должна помнить свои стихи? Маяковский тоже не помнил своих стихов.
Он умеет утешить.
Да, если вы не знали, я и сама поэт.
И это такая фобия, вы не представляете!