ГЕННАДИЙ ЛЫСЕНКО
1942–1978
Родился 17 сентября 1942 года в селе Барано-Оренбургское Пограничного района Приморского края. Советский российский поэт-лирик и прозаик. Член Союза писателей СССР. 31 августа 1978 года покончил с собой. Похоронен на Морском кладбище Владивостока.
× × ×
Такая колкая стерня,
такая грусть в глазах барана,
что даже нежность из меня
торчит сейчас,
как кость из раны.
А на Барановской моей,
через тире,
над Оренбургом
дымит с присвистом суховей,
мигая солнечным окурком.
И можно спутать впопыхах
два-три последних поколенья,
да так,
что скрипнет на зубах
седая пыль переселенья.
И память,
давшая вдруг течь,
водой студеной захлебнется
у полусгнившего колодца,
где тешит слух казачья речь.
× × ×
Большой,
к болезни непригодный,
дед жизнь любил,
но чтоб при ней
была работа,
харч добротный
да тройка трепетных коней.
И лишь в конце,
в предсмертном стоне,
как бы собрав остаток сил,
проговорился о гармони,
которой так и не купил.
× × ×
Субботний вечер. Он поблажки
лишь музыкантам не дает.
На танцплощадке —
сплошь ромашки —
Взял увольнительную флот.
А мне на улице Матросской
прошепчет ранний листопад:
“Ходил и ты с такой прической,
что можно прятать медвежат;
носил и ты такие клеши,
слегка намокшие в росе…”
Мы все бывали помоложе.
Постарше будем мы не все.
× × ×
На нынешний день
(и — не вдруг,
не так, как подносят на блюде)
былое отбилось от рук,
грядущее выбилось в люди.
Склоняюсь средь серого дня.
(Средь черного —
было бы странным.)
Мой катер ушел без меня,
мой город покрылся туманом.
И душу тревожат гудки
протяжные, словно разлука;
а руки и впрямь коротки,
а люди…
Всё это — наука.
Всё это — до белого дня,
до пытки —
ну как, мол, живёте?..
Мой катер ушел без меня.
Былое с грядущим в расчёте.
× × ×
Сажал весной деревья
и ладил городьбу —
ещё одна деревня
вошла в мою судьбу;
ещё одна забота
и сладостная связь
с тем днём,
когда охота
месить ногами грязь.
А ветер всё напевней
тревожил зеленя.
Ещё в одной деревне
приметили меня:
косил траву в июле,
косился на закат,
наполнен был, как улей,
предчувствием утрат.
И гуси нитью серой
прошили облака, —
попробуй не уверуй,
что сам — издалека,
что грусти —
способ древний —
не утопить в вине…
Ещё в одной деревне
забудут обо мне.
× × ×
Александру Плетневу
Я расположен к благодушию,
как к чаепитию,
с утра,
когда в окне японской тушью
прописан свет,
а жизнь щедра
на обещанья и посулы,
и ей не верить не моги…
Но день проходит,
и на скулы
навёртывает желваки.
Ведь блажь не обернётся благом,
ведь не начать всего с нуля;
я рос, как все,
под красным флагом,
и ненавидя, и любя.
И вот — последние попытки
на рубеже некруглых дат:
пора подсчитывать убытки —
не в них ли главный результат,
который с нас сбивает гонор?..
Вон солнце закатилось вновь,
и побледнел закат, как донор,
отдавший безвозмездно кровь.
А в этом — блажь
и смысл, конечно.
И потому по вечерам,
приемля и хвалу и срам,
к раздумьям склонен
я неспешным.
В гордыне воспеваются
твердыни
(будь то характер
или просто дом).
Всё правильно.
Но для меня отныне
есть смысл и в том,
чего мы не поймём.
Есть ценность в том,
чего мы не оценим…
Когда-нибудь —
пока ещё не стар —
как букву проверяют удареньем,
так жизнь свою поставлю
под удар.
Пойду на безнадёжность,
на нелепость —
и буду в том уж убедиться рад,
что уязвим,
как уязвима крепость,
построенная сотни лет назад.
× × ×
Природа готовит заране:
с талантом ты явлен иль без;
листок подорожника — к ране,
к разладу душевному — лес,
в котором растенье любое
имеет законченность черт…
Всё это зовётся любовью,
хотя и не требует жертв.
× × ×
Жизнь проста, как принцип эхолота,
Вот и дождь закончился к тому ж.
Я опять плутаю по болоту,
поминая добрым словом сушь.
Там поляна все ещё в ромашках.
Там тепло, и всё ещё ничья
женщина стирает мне рубашку
у золотоносного ручья.
Даже дым стоит вздремнувшей цаплей,
как тогда, и вдруг уходит вверх;
как тогда, и небо виснет каплей;
как тогда, и дождь пойдёт в четверг,
раздвигая принятые рамки,
возвышая наш восторг и страх;
и зарницы будут, как подранки,
шебаршить в ореховых кустах.
× × ×
Вот по весне земля для всех сырая,
но грязь лишь тем, кто начинал тропу;
апрель со снегом краски растирает,
разводит на березовом соку.
Капель упала, словно капля пота,
и мне секрет открылся невзначай:
ему, загрунтовавшему полотна,
не увидать, что нарисует май.
Так вот в чём жизнь. Так вот она какая.
В ней всё для всех, но каждому своё.
Всё просто, словно небо с облаками,
похожими на свежее бельё.
Ещё не нарисована картина.
Ещё художник в мире не рождён.
А жизнь идёт. И нет в ней середины
между последним снегом и дождём.
× × ×
Я знаю кладбище,
где буду похоронен, —
я в этом смысле
здравый оптимист,
поскольку сам себя
не проворонил
под злой скулёж
и хулиганский свист;
поскольку,
яро веруя в удачу,
смывая с сердца наросли и муть,
я столько лет
от этого не плачу,
что, в общем-то,
не грех бы и всплакнуть.
× × ×
И своя душа — потёмки,
а едва забрезжит свет —
начинаются поломки,
для каких починок нет.
Начинается утечка
первородного тепла…
Не звезду,
но просто свечку
мне судьба моя зажгла.
И живое трепыханье
беззащитного огня
раньше времени дыханье
перехватит у меня.