СЕРГЕЙ АРУТЮНОВ
Поэт, публицист. Родился в Красноярске в 1972 году, окончил поэтическое отделение Литинститута им. Горького, где с 2005 года ведет поэтический семинар. Главный редактор портала Правчтение.Ру и Международного детско-юношеского конкурса «Лето Господне» имени Ивана Сергеевича Шмелёва, научный сотрудник Издательского совета Русской Православной Церкви.
* * *
Надейся на какой-то там исход,
Во всю-то жизнь кривляйся, постулируй,
С густым набором аминокислот
Бывай поклонник рухляди старинной.
…Не хочется. Мир выдохся во мне.
Умильностью котят, щенят, ландшафтов
Он обветшал, как барское фойе,
Где дряхлый мажордом, привычно шаркнув,
Распахивает створки в абсолют,
Косичкою топорщась, как лингамом —
И рыла бесполезные снуют,
Навязывая глупость миллиардам
Таких же рыл, и праведным огнем
Плюется в них простой древесный уголь,
И в рыкающем имени моем
Никто не слышит любованья скукой.
* * *
От усилительных режимов,
Мер безопасности устав,
Дворами напоследок шмыгнув,
Летит небесный ДОСААФ,
На жёлтое похожий фото,
В котором ничего извне,
Напоминающий кого-то
Неуловимо, как во сне.
Здесь жить нельзя. Глаза клетушек
Скопированы у гусят,
Как взгляды в бездну заглянувших,
Потуплены или косят.
Здесь, приковавшись к батарее,
Продремлешь век, за ним иной,
И мать стагнаций, повторенье,
Умножит будущность на ноль,
Но минет Пик скорей, чем Либкнехт,
Средь большевистских нескладух,
И колокол меня окликнет,
Заставив обернуться вдруг.
* * *
Запомнившийся только сил растратой,
Под низкий вой сирен и диксиленд
Уходит год, болезненный и странный,
Как, может, предыдущих десять лет.
Каких тебе ещё смертей, закланий,
Могильных списков через интервал,
Когда и так всего в тебе скандальней
Сердца, что ты тревогой надорвал?
Ощеривай же, зверь, свой лик свирепый,
Стенаний сонмы сумраком удвой,
Пока душа убитой цесаревной
Не выскользнет из щели гробовой.
* * *
Когда подобием блина
Мигая облачным посудам,
Горит пятно, душа больна
С трудом переносимым зудом.
Добьются эти борцуны
Платить ясак орде-подлюге:
На удалёнке полстраны,
Стагфляция, резня на юге…
Но даже в крохотных следах
Читается иной идеей:
Да разве ж это осень? Так…
Ни заморозков, ни метелей.
Вот раньше… Что опять завёл?
То раньше. Привыкай к достатку.
Полжизни шлялся, нищ и квел —
Набегался? Пора в отставку.
Имея башли за отлов
Таких, как ты, летит позёмка,
И галки прыщут с проводов
По обе стороны проселка.
* * *
Зонами оволосения
Только и прикрыта вся,
Над Россией мгла осенняя
Ходит, ливнями тряся.
Крикнуть бы безвинным классикам,
Как без их бесчестных рифм
На одном колене максимум
Охреневшие стоим.
Что у нас? Квартиры, дачи там,
Счёт, что за бугром залёг —
Область грез. Довольны траченым,
Держимся за госпаек.
Мы последние советские,
Гордые своим тяглом
Напрямую из коллекции
Потускневших идиом.
Так чего ж мы ждём, ограблены
На миру и при свету,
Будто мартовские крапины
На дырявящемся льду?
* * *
Зарево на штыках
Видится, лишь усну.
Господи, что ж ты так
Рвешь меня на азу?
Полно. До тошноты ль
Внюхиваться теперь
В осени нашатырь,
Торжища октябрей?
Режь меня по кускам,
Только не утаи,
Что же во мне — я сам,
Что — постромки твои?
Там ли я, Боже, где
Реет в лучах ландшафт,
Если стихи и те
Мне не принадлежат?
Женераль Чарнота
Из гарнитуров редкий граб ценя
И брезгуя расхожим буком,
Мы, внутренняя эмиграция,
Давно в хождении по мукам.
Тряслись ухабами уездными,
И даже поделиться не с кем,
Как закалялись всеми безднами,
Предсказанными Достоевским.
Такая жизнь была обещана…
«Гиена ляжет с антилопой»!
А вышла даже не имперщина —
Жара, долги, Константинополь.
Смешно. С утра присвистнешь махачу,
И — на базар, мундир подштопав.
«Я генерал, подайте, жрать хочу», —
Гнусишь меж праздничных секс-шопов.
А как придёшь лимоном выжатым,
Так сразу спать, слюнявя дуло.
Что ни луча сюда — увы же нам,
Сто тысяч светочей потухло.
Никто не слышит между танцами,
Как дохнет клоп, когда прихлопнут,
И даже писк в нём — имитация,
Чужая жизнь. Проклятый город.
* * *
До конца, что ли, мучиться всем нам,
Будь хитрец или адский дебил,
Этот год с дуновением смертным
Дистанцировал, разъединил.
Было время, нуждались друг в друге,
Только как там себя не крои,
Человек — это скользкие трубки,
Просто скользкие трубки в крови.
Что теперь? Половинной рассадки?
Обновлений, где сплошь краснота?
Были вина сухи, полусладки
Кончен пир. По домам, господа.
Свора сводок. Статьи, агрессивны,
Голосят, что победа близка…
Пара суток до зимней резины,
Обнаженных ветвей мелюзга.
* * *
И на кой бы мне сдался этот пустынный берег?
Там за землю дерутся, а там эту землю роют,
И какой-то парниша, холеное чудо в перьях,
Новобранца науськивает — убей их,
И заранее ясно, кому предназначен профит.
Что я здесь позабыл? И каких мне почетных званий?
Недостаточно разве досталось дрянных фитюлек?
Между выпасом вольным и площадной мусарней
Остаётся признать, что расчётливо врублен задний,
Ибо руки в крови и слизи.
И близок Дюнкерк.
* * *
Кровосмешенье или схима,
Оригинал или пастиш,
Сознание не объяснимо.
Сознание не объяснишь.
Пестрит оно, но не завидуй
Шипам, взыскующим, как терн,
Где сына голос басовитый
С морозным днём переплетен.
И вдруг ему, сознанью, то есть,
Пусть хоть сто раз оно черно,
Предрешены и ум, и совесть,
Бессмертие предречено?
И если ранним возмужаньем
Его не грызла пустота,
Каким беспомощным и жалким
Творцу покажется тогда.
* * *
Сокрыты ещё и суд,
И сроки, но за два дня,
Выскальзывая из пут,
Скажу тебе, не тая:
Жирующая с ярма
Заказанного пути,
Зачем я тебе, зима?
Скукожься. Освободи.
И так уже вмерз в метель
Коксующейся золой,
Чтоб язвы теплосетей
Смели меня с глаз долой.
Но, мучась в твоих снегах,
Налетах сырой пурги,
Я прям, как ересиарх,
Волхвующий вопреки
И сраму, и пустоте,
Сошедших на дровяник,
Не зная, что на суде
Сказать в оправданье их.
* * *
Лет ли достигнешь прожитых,
Бросишь ли взгляд в окно,
Боже, как снежно… Что же так
Снегом искривлено?
Голос ли тот, что тщетнее
Эха через года,
Прежнее ль ощущение,
Счастье и пустота?
Вспомнишь восьмидесятые:
Лозунги из газет.
— Сдачу возьмите! (звяканье,
Серый казенный свет,
Дикторы черно-белые,
Холод, молодцеват,
Страсть упиваться перлами,
Эквилибризм цитат).
Смерзшиеся в проталине
Чьи-то следы-следы,
Те же дороги дальние,
С пятницы до среды…
Небо свинцом окрасится —
Заново жить начнем…
Спросишь, а в чем же разница,
И не найдешься, в чем.
* * *
Пара морозного упятеренье,
Сумерки — помнишь ли, как
Фельд-полицаями шли по деревне,
Дрожь измеряя в шагах?
Голо, и хоть бы какое растенье,
Выкрик ли, песня, горька…
Мимо заборов снегом хрустели,
Пусто. Ни огонька.
Лишь в обезглавленной колокольне —
Вот уж не сюр и не дзен —
Жёлтое, белое, голубое
Тихо взирало со стен.
Кто это был? Полустертые лики,
Нимбы, монет кругляши…
Мусор. Осколки строительной плитки,
Вой сквозняковой глуши.
Помнишь ли, как, штык-ножом колупая
Скопище святочных дуг,
Вздрогнул, когда светотень голубая
Золотом вспыхнула вдруг?
* * *
Так и выводишь тождество,
Горестным, как экспат:
Вид из окна все тот же, что
Столько-то лет назад —
Вывесками ублюдскими,
Ими же и темна,
Улица Революции
Снегом заметена.
Как же нас обездолили
Жажда и преснота…
Вот и конец истории,
Сумрачные цвета.
Баяли — а покаетесь,
Каины, за Содом,
Будет вам Апокалипсис
Вместе со всем скотом.
Вот как чужбина потчует,
Досыта, и отсель
Так запугали, мочи нет,
Как декабря — тесней,
Чтобы, уже не мешкая,
Вкручивалась винтом
В льды наши онемевшая
Русская мысль-фантом.