ВАЛЕНТИН КУРБАТОВ
Валентин Яковлевич — писатель, литературный критик, член правления Союза писателей России. Окончил Всесоюзный государственный институт кинематографии. Член Академии современной русской словесности, член Международного объединения кинематографистов славянских и православных народов. Лауреат Всероссийских литературных премий им. Толстого, Горького, новой Пушкинской премии за 2011 год, Патриаршей премии (2014). Член Президентского Совета по культуре. Кавалер ордена Дружбы (2016). Живет в Пскове.
Все чаще, когда мы год за годом собираемся к Льву Николаевичу на день рождения, я вспоминаю праздник Преображения Господня (верно, оттого, что он стоит неподалеку от этого дня рождения) и этот порыв Иоанна, Петра и Иакова, увидевших Христа на Фаворе просиявшим, как солнце. Их радостное восклицание «Хорошо нам здесь быть!». И вспоминаю, вероятно, оттого, что и нам ведь здесь хорошо. Но думаю почему-то не с умилением, а с тревогой. Нам действительно хорошо здесь и мы искренни в высоком слове о Толстом и благодарны ему. Но что-то всё чаще кажется, что благодарны-то мы не самому ему, не его делу и подвигу, а тому удобному образу, который мы поставили на его место. И хорошо нам здесь не с ним, а с этим нашим образом.
А приди Лев Николаевич и повтори то, что он говорил здесь об эту же пору сто лет назад, когда думал о только что миновавшей революции 1905 года, о правительстве, государстве, народе и революционерах, и мы смутимся и заторопимся вон от его слов и его взгляда. Потому что он зовет нас отказаться от всякого государства, от всякого правительства, забыть суды, армию, церковь и слушать одного Бога.
И мы, как чиновники его времени, только головой покачаем и отойдем, как от блаженного. А вернее, он от нас отойдет, в очередной раз поняв, что человечеству не нужно его уроков, что оно окончательно выбрало другой пусть, что над ним уже никогда не разверзнется аустерлицкое небо и не позовет его вверх.
От Христа, говорившего «оставьте всё и идите за Мной, потому что Мой путь прост и ясен и он есть Истина и жизнь», мы отгородились ученым богословием и заточили его в государственную церковь. От Толстого освободились, сослав его в классики, заточили в величие.
От того и от другого мы отошли, как богатые юноши, исполняющие Моисеевы законы, милосердные к больным и бедным, добрые граждане Отечества, но от которых, оказывается, надобно, чтобы они оставили все, и пошли туда, где другие ценности, другие богатства. Христос открыл свет высшего в своем преображении. Он не переменился, не стал другим. Он явил свое существо, свое подлинное обычное лицо, которое и есть человек в полноте Бога, и указал ученикам, что и они, если войдут в полноту сердца, таковы же, а они ослепленно закрыли лицо руками и поверглись на землю, поняв только, что им хорошо здесь, потому что на мгновение почувствовали в себе этот небесный просвет.
Толстовский путь преображения был стократ длиннее и труднее. И потому, что он не был сыном Божиим, а был сыном своего века, и потому, что человечество уже далеко ушло по ренанову пути всеведущей самонадеянной науки и прогресса. Ему было труднее и потому, что он не увидел фаворского Христова света подлинного человека в Божественной полноте и прошел мимо Христа. Но он услышал и принял главное – что, оставив всё, человек приобретает свободу и небо. И навсегда понимает, что подлинно только то, что дано Богом и что вовеки одно – земля, вода, хлеб и труд на этой земле для этого хлеба без забот об излишнем, потому что излишнее отнимает человека у Бога. Излишнее – это благодатная нива Князя мира сего, который не остановится, пока не подчинит человека окончательно, сделав его рабом самого себя, в ненасытности уже не имеющего времени поднять голову к небу.
Толстой сделал огромное усилие вернуть нас к горе Фавор, к Пути, Истине и Жизни.
Только земная любовь и высокая человеческая слабость оказалась в нем сильнее небесной и он слишком долго, измучив близких, молился в Гефсиманском саду прежде чем сказал: не моя, но Твоя воля да будет, и вышел в ночь, чтобы осветить ее для нас своим подвигом. И позвать нас.
Но мы предпочитаем восхищаться уходом и говорить о Гефсиманской молитве, принимая эти разговоры и восхищение за само дело. И нам хорошо, словно и мы решились и сказали. Только хорошо нам не в Господнем и не в толстовском свете, а в безтрудном самообмане, для которого не надо кровавого пота и риска. Он требовал от нас мужества перед постаревшей в равнодушии к Богу историей, требовал нового поведения, к которому побуждает Истина, но мы ограничились безопасным славословием.
И вот Лев Николаевич не выходит к нам, оставляя нас под деревом бедных все теми же прогрессивными бедняками, которые не сознают своей бедности и не ищут неба.