More

    Валерий Мазманян.
    И всё зависело от взгляда…

    Мазманян

     

     

     

     

     

     


    ВАЛЕРИЙ МАЗМАНЯН
    Родился в 1953 году в семье военнослужащего.
    Закончил пятигорский Государственный педагогический институт иностранных языков. Живёт в Москве. Работает в системе народного образования. Автор книги «Не спросишь серых журавлей».

     

    О вечности лета гудели траве золотые шмели

    С начала июня — ​неделя,
    тюльпаны уже отцвели,
    о вечности лета гудели
    траве золотые шмели.

    А пышную зелень квартала
    губили не тучи, а зной,
    смотрел, как сирень отцветала,
    со мной одуванчик седой.

    Я знал, что меня ты любила
    и что не сойтись берегам,
    цветущая ветка рябины
    досталась февральским снегам.

    Когда нас былое отпустит,
    и память, и годы решат —
    мы кто? — ​только коконы грусти,
    а бабочкой станет душа.

     

    Ветла грустила о былом

    Ветла грустила о былом,
    дремала тёмная вода,
    метнулась чайка и крылом
    разбила зеркало пруда.

    Затеял рой стрекоз игру,
    и ласточка грозу звала,
    и ты шептала — ​не к добру,
    к печали бьются зеркала.

    И свет дневной во мгле пропал,
    и росчерк птичьего крыла,
    петляя, нас с тобой тропа
    по судьбам разным развела.

    Мы друг от друга далеки,
    а там, где встретили весну,
    сидят на зорьке рыбаки
    и ловят звёзды на блесну.

    Чайка
    Метнулась чайка…

     

    Где цвёл шиповник зорькой алой

    Весь разговор — ​сплошные штампы,
    за каждой паузой — ​усталость,
    на тусклый свет настольной лампы
    ночные мотыльки слетались.

    На травы и на сумрак сада
    летел снежок с ветвей акаций,
    и всё зависело от взгляда —
    уйти совсем или остаться.

    И ночь уже ждала рассвета,
    где цвёл шиповник зорькой алой,
    с прощальным поцелуем ветра
    сирень у окон отцветала.

    А я чуть было не прослушал
    слова из соловьиной трели,
    что мотыльками стали души
    тех, кто в огне любви сгорели.

     

    Время лиловых туманов сирени

    Время лиловых туманов сирени,
    смеха, улыбок и откровений,
    синих ночей и метелей акаций,
    время, в котором нельзя нам остаться.

    Звёзды слетятся к окну мотыльками,
    если захочешь, лови их руками,
    солнечный день или пасмурный вечер —
    радость такой же осталась при встрече.

    Пух одуванчиков с бабочкой кружит,
    яблони цвет льдинкой плавает в луже,
    время — ​река без истока и устья,
    дважды войдёшь — ​не расстанешься с грустью.

    Следом за зноем — ​шумные грозы,
    ангелы трав — ​голубые стрекозы…
    время, которое ловим мы снами,
    знает, что будет по осени с нами.

     

    И кланялись, кланялись ветки

    Попрятались серые тени
    в туманы цветущей сирени,
    и кланялись, кланялись ветки
    безродному пришлому ветру.

    Боялись во мраке остаться,
    срывались цветочки акаций,
    летели большим белым роем,
    надеясь, что окна откроем.

    Сначала стук тихий и робкий,
    потом — ​барабанные дроби,
    печалились мокрые ивы —
    опять бесконечные ливни.

    А ты на окне запотевшем
    уже написала поспешно —
    под строчки стекло не линуя —
    ну вот, и дождались июня.

    Сирень
    Туманы цветущей сирени…

     

    Где шмеля угостит подорожник

    Не грусти, не вздыхай, что скитальцы —
    сновидения, память, душа,
    и в туманы цветущих акаций
    беззаботная юность ушла.

    Не жалей, что уже невозможно
    к облакам — ​через поле — ​босой,
    где шмеля угостит подорожник
    из зелёной ладошки росой.

    И о том, как любила ревниво,
    не стыдясь своих слёз, говори,
    искупавшись, накинула ива
    розоватый платочек зари.

    Одуванчик наденет корону…
    а сегодня под песню ручья
    для тебя худощавые клёны
    принесли синеву на плечах.

     

    Разбудят ветер две синицы

    Разбудят ветер две синицы —
    закружит майских вишен цвет,
    не седины душа боится,
    а памяти ушедших лет.

    Пух тополей — ​метелью белой,
    пройдём и это, не впервой,
    и ляжет то, что отболело
    на зорьке скошенной травой.

    Дождь пошумел листвой и выпил
    всю синеву одним глотком,
    к чему стенания и всхлипы —
    кто говорил, что жить легко.

    Багряным пламенем тюльпаны
    горят у окон поутру…
    и живы мы, и не пропали,
    и устояли на ветру.

     

    Клён, поцелованный луной

    Проснулся ветер и задул
    заката тлеющий костёр,
    и бросил в рябь воды звезду —
    кувшинкой пусть в пруду растёт.

    Где серебром звенят ручьи,
    газон — ​закованный в бетон —
    затеплит для тебя в ночи
    свечой тюльпановый бутон.

    Ты тишине ночной поверь,
    что в этом таинство весны —
    мы сами открываем дверь
    всем, кто приходит в наши сны.

    И перед тем, как поздно лечь,
    забудь февраль и снег больной…
    приснится нам — ​свидетель встреч —
    клён, поцелованный луной.

     

    Налепит ветер белых птиц

    Ветла проводит битый лёд,
    клин журавлиный встретим мы,
    и белой бабочкой вспорхнёт
    с весенних трав душа зимы.

    Костистый тополь на плечах
    поднимет солнышко в зенит,
    и в такт мелодии ручья
    ольха серёжкой зазвенит.

    В дремоте чуткой тихий лес,
    февраль — ​не время птичьих гнёзд,
    но обещание чудес
    таит молчание берёз.

    И пусть сегодня нелегко
    заполнить пустоту страниц…
    для нас с тобой из облаков
    налепит ветер белых птиц.

     

    Озябшим клёнам снится солнце

    Сгребает дворник снег и наледь
    и слух царапает лопатой,
    и мне никак разлуки память
    не выбить из подушки мятой.

    Откроют воробьи базары,
    в цене сегодня крошки хлеба,
    и ветки нитками связали —
    и серость дней, и серость неба.

    Озябшим клёнам снится солнце,
    не верю — ​мы своё отпели…
    И утром так легко всплакнётся
    под песню мартовской капели.

     

    Серебрился декабрьский снег

    Повернулась печальным лицом —
    не клянись, что запомнишь навек,
    на плечах твоих белым песцом
    серебрился декабрьский снег.

    Говорили потом о пустом —
    у судьбы безграничная власть,
    над последним осенним листом
    почерневшая ветка тряслась.

    У метели — ​дожить до весны —
    замерзающий кустик просил…
    и тебя в беспокойные сны
    увозило ночное такси.

    Снег
    Повернулась печальным лицом…

     

    Мотыльками вдруг стали снежинки

    Не смогла замести наши грёзы
    той весной тополиная замять,
    и на тоненьких ветках берёзы
    узелки завязали на память.

    Затихает январская вьюга,
    на снегу — ​голубые прожилки,
    и в пространстве фонарного круга
    мотыльками вдруг стали снежинки.

    И словами родившейся песни
    твою душу я в сумраке трону…
    а на голову тополя месяц
    возложил золотую корону.

     

    Серый сумрак декабря

    Клён чернее стал и суше —
    в зиму не нажил добра,
    на печали ловит душу
    серый сумрак декабря.

    Я молчу — ​на прядях иней,
    жизнь не балует порой,
    и луна уже не снимет
    маску бедного Пьеро.

    И вся суть банальных истин:
    что дала судьба — ​бери,
    медный голос палых листьев
    помнят ветры-звонари.

    Как ни хмурь сегодня брови,
    зимы, вёсны — ​всё не зря…
    на печали душу ловит
    серый сумрак декабря.

    Оставьте ответ

    Введите ваш комментарий!
    Введите ваше имя здесь

    15 − 1 =

    Выбор читателей