СЕРГЕЙ ШЕСТАКОВ
Родился в Москве. Закончил МГУ им. М. В. Ломоносова. Автор и соавтор около ста статей по методике и проблемам преподавания математики в средней школе и более 80 учебных пособий. Отличник народного просвещения (1994), Учитель года Москвы (1994), лауреат грантов Правительства Москвы в сфере образования (2006) и в сфере наук и технологий (2008), победитель конкурса лучших учителей России (2015), проводимого в рамках приоритетного национального проекта «Образование». Заслуженный учитель РФ (2004).
Публиковался в журналах «Волга, «Звезда», «Знамя», «Нева», «Новый берег» и др. Автор книг «Стихотворения» (1993), Стихотворения» (вторая книга) (1997), «Непрямая речь» (2007), «Схолии» (2011), «Другие ландшафты» (2015), «Короткие стихотворения о любви» (2016). «Ворота и мосты» (2021). Обладатель нескольких наград премии «Московский счёт» за лучшую поэтическую книгу года.
Живёт в Москве.
* * *
смотри, смотри бездомными глазами,
зелёными, презревшими две смерти,
пока сады воздушные над нами
топорщатся стократными плодами
и осень всей не раздарила меди,
смотри, смотри, как повисают птицы
над временем в серебряной отваге,
пока о сны ломают мастерицы
вязальных стрелок часовые спицы
и проступают буквы на бумаге,
смотри, смотри, как тяжелеет слово
и падает с неразличимой ветви,
что яблоко в ладони птицелова,
и вздрагивает луч, и тает снова,
и узнаванья слаще нет на свете,
смотри, смотри, пока ещё кулиса
приподнята над сценою ледащей,
смотри, смотри, уже светают лица,
пока ты смотришь, узнаванью длиться,
и мы одно — и здесь, и вне, и дальше…
три восьмистишия
1
синее солнце моё, синим вёснам вслед
ты уплываешь по синим волнам, покуда
синим становится этот небесный свет,
бьющий в глазницы из всех закоулков чуда,
синие тени ложатся на нас двоих,
синее время нас медленно настигает,
ночь закипает в синих зрачках твоих
и по ресницам в сердце моё стекает…
2
вот и настало время учиться цветным азам,
что ж, повторяй, усевшись птицей на подлокотник:
каждый охотник желает знать, где сидит фазан,
каждый фазан желает знать, где стоит охотник,
он-то и так запомнит, как выгнется голос твой
и поплывут по нежным, трепетным, оробелым
красный, оранжевый, жёлтый, зелёный и голубой,
синий и фиолетовый, ставшие белым-белым…
3
в августе ночью столько на небе астр,
весь вертоград усыпан ими по край сетчатки,
спи, нас уже читали сегодня, нас
не занесли пока ещё в опечатки,
значит, не время чёрным твоим щеглам
смерть щебетать на аптечной кривой латыни,
спи, это звёзды катятся по щекам
белые, синие, красные, золотые…
береника
где — за семью морями, семью лесами —
утром очнёшься, синью омыв ресницы,
чьими ты будешь смотреть на него глазами —
горечи, нежности, смерти, зимы, зегзицы,
чьими руками — вестницы, кружевницы —
будешь плести на морозном стекле узоры,
время косится згой на твои косицы,
свет убавляет, с пылью равняет горы,
где он увидит ночью, в каком сезаме,
синие сны-самоцветы, обломки клада,
чьими он будет смотреть на тебя глазами —
смертника, праздника, финиста, снегопада,
чьими руками — лирника, цинцинната —
будет печаль заводить за края денницы,
время свербит в груди, пустельга, цикада,
режет зрачки, прореживает зарницы,
это вербена, вереск, омела, верба,
это на всех языках золотая книга,
это глаза в глаза, это небо в небо,
ленточка, лествичка, ласточка, береника…
* * *
небо всё выше, выше, всё дальше земля, земля,
мир стал сплошной прорехой, не подберёшь лоскут,
температура времени падает до нуля,
утром тебя разбудят, но не спасут,
встанешь и вновь умрёшь в эту жизнь, в её
прелесть и персть, что подымут, как донный ил,
люди и птицы, ангелы и зверьё,
боги и рыбы, все, кто тебя любил…
* * *
дождь лил и лил, лиловы были дни,
когда тебя оплакивали в вышних,
как будто став подобием родни,
или собрав причастных на девичник,
металось пламя чёрное в груди,
и тьма росла, и звуки мира глохли,
и смерть твоя стояла посреди
осенних вод, вся в пурпуре и охре,
и смерть твоя сочилась между строк,
и корчилась, и сладко ухмылялась,
что не сумел, не смог, не устерёг,
что всё в сравненье с ней — тщета и малость,
дождь лил и лил, и словно вторил ей,
что всякое смешно обетованье,
что все слова в любом из словарей —
её земных имён чередованье,
а я твердил, что скоро им — в закут,
что ты вот-вот, устав от их занудства,
шепнёшь: апрель, — и вишни зацветут,
шепнёшь: весна, — и пеночки вернутся,
пусть мы ничто и меньше, чем петит,
неотличимы от песка в пустыне,
но пеночка уже летит, летит,
летит назад из залетейской стыни.
* * *
Кто берёт белила, кто грифель, кто школьный мел,
бренчит на гитаре, матом орёт благим,
звёзды достает с неба левой, потом правой рукой,
переставляет горы, путь указывает кораблю,
я прочирикал бы это в рифму, если б умел,
я бы это верлибром или дольником там каким,
прозой протяжной, такой вот прозой или другой,
но я не умею, просто шепчу — люблю…
* * *
1
всё бы могло не сложиться иначе,
ах, виннету, виннету,
где вальтер скотт, буссенар и апачи,
где мандрагора в цвету,
смотрит в глаза твои дева-обида,
брошен учебник на стол,
жить — это несовершенного вида
и невозвратный глагол…
2
так вот и будешь петь, щебетать, шептать
ветру, и всем пернатым, и всем земным,
глядя на море, на горькую эту гладь,
гладя ладонь, бесценную эту кладь,
перебирая волны за прядью прядь,
щуриться, длиться, небо цедить и дым,
ночью, как невод, разбухнет от слов тетрадь,
но никогда не станет улов твоим…
la voie lactée. une flute
люди изнашиваются быстрей, чем вещи, —
пьер улыбнулся, снимая пальто в прихожей, —
тени ещё густы, но не столь зловещи,
скоро весна, я чувствую это кожей,
есть алфавит и музыка по соседству,
чтоб у кого-то выпорхнуло случайно
то, что, перелетая от сердца к сердцу,
дыры латает мира, как тайну тайна,
хлеб, и вино, и сыр, и тепло живое
здесь, а со мною виолончель и флейта,
звуки искрятся, что угольки в жаровне,
пахнет весной — и моцарт уместней фрейда,
горько смотреть, как топорщится смерть на каждом,
хочется приструнить её, напугать, одёрнуть,
только протянешь руку ‒ зайдёшься кашлем,
словно глотнул не воздух морской, а дёготь,
что же, оставим в скобках её, покуда
небо ломоть луны в океан макает,
время сгущается, как в сердцевине чуда,
волны шумят, и флейта не умолкает.
* * *
это она с пасхальным ангелом на крылечке,
белое платье, русых волос колечки,
кожа чуть золотится, вербы стоят, как свечки,
рядом смешные взрослые человечки,
крыш с черепицей красной сплошной петит,
сердце в лучах заката к тебе летит,
дай же ей чуточку, самую малость, совсем немного:
чтобы горело ясно, чтобы не гасло, чтобы не мокло,
маленький домик с мальвами у порога,
доброго пастора по субботам, по воскресеньям доброго бога,
ласточку в небе, штопающую облака,
чёрного хлеба, белого молока,
голос, омытый воздухом побережья, земной, отважный,
взгляд, отражённый морем, солёный, влажный,
тело, словно звенящее от весенней жажды,
парус, в который его завернут однажды,
девочку с ангелом на крылечке, снега, снега,
синие реки, лазоревые берега…
* * *
Где эти туфельки с маленькими каблуками,
Сброшенные у порога, брошенные как попало
В доме, пропахшем яблоками, под облаками
Плюшевыми, что упавшее покрывало,
Палевым было время, потом опаловым,
И, застывая лавой, щипало икры…
Где — по каким перронам, платформам, палубам —
Цокают, из каких сердец высекают искры…
* * *
почки набухшие, мыльные пузыри,
охра и кобальт, сурик да киноварь,
сколько беспримесной радости у зари,
словно внутри уютного слова “встарь”,
в синие очи распахнута тишина,
снег одряхлел, но ещё не сошёл с лугов,
солнечным двоякодышащим у окна
сладко во сне посапывает любовь…
* * *
Музыки хлеб надмирный и шепотки в курзале,
движутся жернова тугие, снуют ножи,
каждое слово хочет, чтобы его сказали,
каждое сердце — чтобы его нашли,
названное не стоит снов и обетованья,
слово в словаре господнем ровно одно, а здесь
каждое чудо ищет бирку для бытованья,
каждая пуля — сердца живую взвесь.
* * *
Пятая сторона света, откуда ты,
Знает едва ли о четырех других.
Ветер, пришедший с юга — твои черты,
Ветер, пришедший с севера — воздух их.
Ты распускаешь волосы, и опять
Ливни шумят, выходят реки из берегов,
Освобождая место губам шептать
Здравствуй — со всех весенних материков.
* * *
Скажешь: весна — и станет весна, смотри:
это листва над нами звенит легка,
это в зрачках воздушные янтари,
синие реки, белые облака,
это высокий ясень, высокий дуб,
дальние кущи рая, его углы,
это с твоих горячих слетают губ
сирины, алконосты, скворцы, щеглы.
* * *
Читатель, сообитатель
По истине и языку,
В тисках — сосуществователь,
Сочувствователь — в тоску.
Гремит немота засовом,
Но нам — до конца стоять:
Делиться последним словом
И слогом последним стать.